Дон Камилло пожал плечами.
— Нет, привидения существуют только в головах у глупых тетушек.
— Ну и как же тогда?
— То-то и оно, — пробормотал дон Камилло.
Дон Камилло задумался. Мертвец был тощим парнем — не местным, он тогда спустился с гор вместе с отрядом Пеппоне. Его ранило в голову, и был он совсем плох. Поместили его на первом этаже виллы Докки, где раньше располагался штаб немцев, а в то время — англичан. А рядом с комнатой раненого парня Пеппоне устроил свой штаб-кабинет.
Дон Камилло отлично помнил, что виллу раненого парня окружало тройное оцепление английских часовых, муха и та бы не пролетела. Ведь поблизости все еще шли бои, а англичане, как известно, очень берегут свою шкуру.
Это случилось утром: той ночью раненый паренек умер. Пеппоне послал за доном Камилло около полуночи, но когда он пришел, тело уже остыло. Англичане не хотели держать мертвеца в доме, и около полудня гроб с телом юноши, накрытый трехцветным флагом, был вынесен из ворот виллы. Его на руках несли Пеппоне и три надежных товарища, англичане же были так любезны, что отдали гробу честь.
Дон Камилло помнил, какими трогательными были эти похороны, как все население городка шло за гробом, который везли на пушечном лафете.
А речь над гробом, прежде чем предать его земле, сказал он сам, дон Камилло, и люди плакали. Даже Пеппоне, стоявший в первом ряду, прослезился.
— Да, уж говорить-то я умею, — похвалил себя дон Камилло, вспомнив эту историю. Но потом он вернулся к логической цепочке своих рассуждений и заключил:
— Но ведь поклясться могу, что тощий паренек, которого я встретил сегодня в городе, — тот самый, кого я тогда лично похоронил.
Он вздохнул:
— Вот она, жизнь!
На следующий день дон Камилло пошел проведать Пеппоне и застал его лежащим под днищем автомобиля.
— День добрый, товарищ мэр. Я пришел сказать, что вот уже два дня размышляю над твоим проектом «Народного дома».
— И как вам проект? — ухмыльнулся Пеппоне.
— Чудесный! Он сподвиг меня решиться и начать наконец постройку того небольшого клуба с маленьким бассейном, садиком, детской площадочкой, театриком и прочим, о котором, ты знаешь, я мечтаю уже много лет. Заложу первый камень в следующее воскресенье. Я бы очень хотел, чтобы ты как мэр тоже пришел.
Пеппоне вылез из-под машины и отер рукавом с лица машинное масло.
— С удовольствием. Услуга за услугу.
— Хорошо, а пока постарайся ужать немножко смету на строительство своего Дома, потому что с такой, как сейчас, мне смириться трудно.
— Дон Камилло, вы бредите?
— Во всяком случае, не больше, чем тогда, когда совершал отпевание и произносил патриотическую речь над гробом, который, видимо, был недостаточно плотно закрыт, ибо вчера я встретил покойника из него, разгуливающего по городу.
Пеппоне оскалился:
— Что это за намеки? Что вы вообще имеете в виду?
— Ничего, а точнее, что гроб, которому салютовали англичане и который я благословил, был набит добром, найденным тобой в подвале виллы Докки, где раньше был немецкий штаб. Покойник же был жив и прятался на чердаке.
— Ага, — закричал Пеппоне, — начинается! Опять пытаетесь очернить партизанское движение!
— Оставь в покое партизан, Пеппоне. Меня ты не проведешь.
Он вышел, а Пеппоне вполголоса посылал ему вслед неясные угрозы.
В тот же вечер он навестил дона Камилло в приходском доме — в сопровождении Нахала и еще двух важных партийных шишек. Тех самых, что тогда несли гроб.
— Ничего вы нам не пришьете, — мрачно заметил Пеппоне, — это все немцы награбили: столовое серебро, фотоаппараты, инструменты, золото и так далее. Если бы мы не забрали это себе, забрали бы англичане. И это был единственный способ все спасти. Вот тут у меня и расписки, и свидетельства — я ни лиры себе не взял. Было выручено десять миллионов, и десять миллионов пойдут на народные нужды.
Вспыльчивый Нахал тут же начал кричать, что все это правда, что он-то уж точно знает, как следует поступать с некоторыми типами.
— Я тоже, — невозмутимо ответил дон Камилло и уронил развернутую газету, которую держал перед собой. Тогда все увидели, что из-под правой подмышки у него торчит тот самый автомат, который когда-то принадлежал Пеппоне.
Нахал побледнел и отпрыгнул назад. Пеппоне развел руками.
— Дон Камилло, мне кажется, нам не стоит ссориться.
— Дай мне тоже, — ответил Дон Камилло. — К тому же я совершенно с вами согласен: десять миллионов прибыли, и вседолжны пойти на нужды народа. Семь — на ваш «Народный дом», а три — на мой сад-клуб для детей народа. Sinite parvulos venire ad me
[10]
: я всего лишь требую свою долю.
Четверо красных пошептались между собой, потом Пеппоне сказал:
— Не будь у вас в руках этой чертовой штуковины, я бы вам сказал, что это самый подлый шантаж в мире.
В следующее воскресенье мэр Пеппоне и все важные в городке люди почтили своим присутствием церемонию закладки первого камня на строительство сада-клуба дона Камилло. Мэр даже произнес небольшую речь. Однако, выбрав удачный момент, шепнул дону Камилло на ухо:
— Лучше было бы привязать этот первый камень к вашей шее да и бросить вас в По.
Вечером дон Камилло пошел отчитаться перед Распятием в алтаре. В завершение он спросил:
— Что скажешь, Господи?
— То же, что Пеппоне: не будь у тебя в руках этой штуковины, Я бы сказал, что это самый подлый шантаж в мире.
— Но ведь в руках у меня всего лишь чек, полученный от Пеппоне, — возразил дон Камилло.
— Именно, — тихо проговорил Христос. — Слишком много хорошего ты сделаешь на эти три миллиона, чтобы Я мог сердиться на тебя.
Дон Камилло поклонился и пошел спать. Ему снился сад, где бегали дети, — с качелями и каруселью, — а на качелях, как на жердочке, сидел самый младший сын Пеппоне и чирикал, как птичка.
Кто кого
Из большого города приехала важная партийная шишка, и народ устремился в городок изо всех окрестных деревень. Пеппоне постановил устроить на большой площади настоящий митинг — он не только распорядился о сооружении огромной, украшенной кумачом сцены, но и выписал фургончик с трубами на крыше, а внутри — с электрическим устройством для усиления звука.
В воскресенье после обеда на площади было не протолкнуться, народ набился даже на примыкающий к площади церковный двор.
