* * *
Через месяц Чиро окончательно поправился, созвал четырех своих старших сыновей, выдал каждому по двустволке, и они тронулись. «Дорожник» был уже на ходу. Сыновья окружили паровой агрегат, а Чиро залез на машину, дернул за рычаг, крутанул руль: железное чудовище поползло, и за ним двинулись остальные.
«Дорожников» теперь уже нет, их вытеснили трактора на бензине. Они были устроены, как паровые асфальтовые катки, но только без этого валика впереди, восхитительные, медленные, могучие и бесшумные машины. Они могли молотить, но служили также и для возделывания целинных земель.
«Дорожник» двигался по полям в сторону дома Филотти. Откуда-то выскочила собака, но она и звука не успела издать, как ее оглушил удар дубиной. Сильный ветер так гудел, что машина совершенно незаметно подъехала на расстояние сорока шагов от дома. Чиро развернул «дорожник». Старший из сыновей подхватил конец железного троса, намотанного на лебедку, и направился в сторону гумна Филотти, остальные сыновья двигались за ним, наставив ружья. Они подошли к гумну, старший обвязал тросом центральный столб и побежал что есть мочи обратно. Чиро повернул ручку лебедки. Послышался оглушительный грохот. Чиро замотал трос и на всех парах поспешил восвояси.
Все Филотти остались живы. Погибли три коровы, да обвалилось полдома, частично с жилой, а частично с нежилой стороны.
Филотти никому об этом ни слова не сказали.
Это были их личные счеты, и правосудие тут ни к чему.
Больше таких страшных историй не происходило. А когда случались стычки у мальчишек, старики выходили из дома и шли, не торопясь, к разделявшей их владения живой изгороди, туда, где росла дикая груша. Семьи в полном составе молча сопровождали их. В двадцати метрах от границы владений они останавливались, далее их родоначальники шли по одному. Старики встречались у груши, снимали пиджаки, закатывали рукава рубашек и начинали молотить друг друга что есть силы. Тяжелые удары, каждый в пуд весом, падали неспешно и размеренно, как стук молота по наковальне. Поразмяв как следует кости, старики расходились по домам в сопровождении своей семьи. Сыновья подрастали, стычки между ними прекратились, и старики перестали драться. Потом пришла война и унесла у каждого из них по паре сыновей. Потом была послевоенная неразбериха и все такое прочее, так прошло двадцать лет, и все, казалось бы, забыли об этой истории.
Но в 1929 году первый внук старого Чиро Мариолино осознал, что человек в возрасте двух лет должен изучить окружающий его мир, а иначе невозможно создать себе четкое представление о Вселенной, и пустился в путь, слегка покачиваясь на ходу. Добравшись до живой изгороди он уселся под той самой легендарной грушей. Вскоре рядом с ним появилось еще одно чумазое существо, схожее с ним по весу и размеру, — то была Джина, старшая внучка Филотти, двух лет от роду.
Так получилось, что оба они в какой-то момент возжелали закрепить свои законные права на некую изрядно подгнившую грушу и, визжа и царапаясь, вцепились друг другу в волосы. Обессилев, они плюнули друг на друга и разошлись по домам.
Дома даже объяснять ничего не пришлось: вся семья сидела за обеденным столом, когда появился Мариолино с опухшей физиономией, отец его было вскочил, но старый Чиро одним движением головы пригвоздил его к стулу. А сам встал и неспешно направился к груше, и на некотором отдалении за ним следовала вся семья.
Под грушей его уже дожидался старый Филотти. Обоим было за шестьдесят, но дрались они, как в давние времена. Правда, на восстановление сил в этот раз ушел целый месяц, а когда старый Чиро смог опять дойти до границы своих владений, он увидел, что половина ее затянута металлической сеткой. Тогда он приказал огородить металлической сеткой и вторую половину и больше о том уже не вспоминал.
* * *
Жители больших городов стремятся жить как можно оригинальней, из этого получается экзистенциализм и подобного рода штуки. На самом деле, смысла в этом мало, но создается иллюзия существования, отличного от традиционных схем. А в городках Низины люди рождаются, живут, любят, ненавидят и умирают в привычно заведенном порядке. Никого не волнует, что жизнь его оказывается копией «Романской крови»
[29]
, «Ромео и Джульетты», «Обрученных»
[30]
, «Сельской чести»
[31]
или еще какой литературной дребедени. Их жизнь — это бесконечное повторение одних и тех же старых, как мир, сюжетов, но, в конце концов, и обитатели Низины сводят счеты с жизнью точно так же, как интеллектуалы из больших городов, разве что те помирают более сердитыми, потому что им обидно не только помирать, но и помирать неоригинально, в то время как жителей сельской местности расстраивает только сама по себе невозможность продолжать дышать. Образованность — одно из самых больших свинств этого мира, потому что она омрачает не только жизнь, но даже и смерть.
Годы шли. Случилась еще одна война, и наступило еще одно послевоенное время. Выжженную Землю по-прежнему населяли красные как огонь коммунисты, убеждения же жителей Торретты были по-прежнему черны как уголь.
Так все и обстояло, но вот как-то вечером к дону Камилло пришел один из работников Филотти.
— Дело срочное, — сказал он. — Идите скорее.
Дон Камилло застал семейный совет в полном сборе. Все собрались за огромным столом, во главе которого восседал Филотти.
— Садитесь, — сказал он строго и указал дону Камилло на пустой стул справа от себя. — Мне нужно ваше духовное руководство.
Все немного помолчали, потом старый Филотти подал знак рукой, и привели Джину, старшую его внучку, настоящую красавицу.
Она стояла перед дедом, который угрожающе указывал на нее пальцем.
— Значит, это правда? — спросил Филотти.
Девушка опустила голову.
— С каких пор?
— Не помню, — запинаясь, ответила она. — Дырку в сетке он проделал, когда нам было лет по пять, мы были маленькие.
Старик воздел руки и завопил.
— Этот мерзавец проделал дырку в сетке?!
— Успокойтесь, — попросил дон Камилло. — Кого это вы обзываете мерзавцем?
— Мариолино с Выжженной Земли.
— Так это он! — воскликнул дон Камилло и вскочил.
— Он самый, дон Камилло.
Дон Камилло подлетел к девушке.
— Антихристово отродье, проклятая душа, красный бандит, из тех, кто совращает народ своими речами на площадях и подбивает его к бунту! Бесстыдница, как могла ты, честная, богобоязненная девушка, обратить свой взгляд на это исчадие ада?!
— Мы были детьми, — объяснила она.
— Еще бы, дырку в сетке проделали! — ухмыльнулся старый Филотти.
