– То есть вы… или это такая шутка?
– Еще как писал!
Больше сдерживаться Игорь не в силах. Хихиканье, смех, гогот, клекот льются из него сплошным потоком. Он уже не может остановиться. Топочет ногами. Сучит кулаками. Человек в ауте. Нестор поднимается и делает вид, что фотографирует, хотя зачем? Смотрит на журналиста и корчит рожу. А Джон, как и раньше, деловито серьезен. Пока хозяин, закрыв глаза, бьется в истерике, делает вид, будто подливает себе в стакан, и кивает в сторону кухни, при этом строго наморщив лоб. Еще тащи водаприки! Это приказ! Сбрендил, что ли? Считает меня своей шестеркой? Как бы там ни было, Нестор идет на кухню и с ненавистью на лице приносит стакан абрикосовой водки. Ноль внимания.
Когда Игорь наконец открывает глаза, Джон протягивает стакан.
– Держите.
Грудь у Игоря ходит ходуном, и он никак не может набрать в легкие достаточно воздуха, однако от выпивки не отказывается и, едва придя в себя, накатывает. Ааааааа… ааааааа… ааааааа!
– Вы в порядке? – интересуется Джон.
– Я… ага… – Он все еще задыхается. – Не мог остановиться… Ох, повеселили!
– И где же сейчас находятся картины, которые вы писали с закрытыми глазами?
Расплывшись в улыбке, Игорь было открыл рот, но улыбка вдруг сползает. Хоть и пьяненький, а сообразил, что ступил в опасную зону.
– Ммммм, даже не знаю. – Он пожимает плечами, дескать, не о чем говорить. – Может, выбросил, а может, потерял… Я бы их раздал, да кому они нужны? Иной раз куда-нибудь засуну и забуду… – Снова дергает плечом. – Кто их знает, где они сейчас?
Джон на это:
– Предположим, вы их отдали. Кому же вы могли их отдать?
Теперь во взгляде Игоря – осторожность.
– Да кто возьмет почеркушки какого-то «художника»? Я б не взял, даже если бы мне на улице бесплатно предлагали.
– Музей изящных искусств Майами был счастлив принять в дар картины. Их общую стоимость оценили ни много ни мало в семьдесят миллионов долларов.
– Я ж говорю, здесь любят сиюминутных кумиров. Им нравятся… кто только им не нравится. De gustibus non est disputandum
[45]
, – пожимает плечами. – Каждый делает что может, но от нас мало что зависит…
Нестор замечает, как Джон сделал глубокий вдох, словно набираясь смелости задать главный вопрос. Словом, решился.
– Знаете, – еще один глубокий вдох, – люди говорят, что картины, переданные в дар музею, написали вы.
Резкий вдох… и молчание. Какое-то время Игорь просто таращится на Джона Смита. Он сощурил один глаз, но ничего веселого в этом выражении лица нет.
– Кто это говорит?!
Ух ты. Кажется, последний редут трезвой оценки происходящего в затуманенном мозгу хозяина решил дать бой.
– Кто? Какие люди?
– Это, знаете, из серии «носится в воздухе», – поясняет Джон.
– Я знаю. Только это ложь! Ложь! – Словно спохватившись, что перегнул палку, Игорь громко фыркает. – Ничего глупее в жизни своей не слыхал. Вам знакомо словосочетание «происхождение картины»? В музеях существует целая система экспертной оценки. Это не прокатит. Полная глупость! Зачем кто-то пойдет на такое?
– Зачем? – переспрашивает Джон. – Например, ради хороших денег.
Игорь на него таращится. Никакого былого веселья или шуток. Каменное лицо.
– Мой вам совет, – наконец говорит он. – Не говорите таких слов мистеру Королеву. И даже тем, кто знаком с мистером Королевым. Вы меня поняли?
– А почему вы про него вспомнили?
– Это он подарил картины музею. Там в честь него устроили большой прием.
– Вот как. Вы знакомы с Королевым?
– Нет! – Игорь весь поджался, как будто в шею ему всадили нож. – Я даже не знаю, как он выглядит. Но какой русский про него не слышал? С ним, как со мной, в кошки-мышки не поиграешь.
– Я не играю с вами ни в какие…
– И хорошо! При нем попробуйте хотя бы заикнуться об этих слухах!
Присядьте. Ни фига себе! Это еще что такое? До сих пор Шефу ни разу не предлагали «присесть», вместо того чтобы сразу пройти в офис Дио. Он всегда как король проходил по коридору мимо убогих офисов-клетушек, когда-то принадлежавших «Панамерикэн». Даже лифтеры в мэрии должны были насладиться зрелищем «черной силы», которую олицетворял собой шеф полиции Букер. А если в дверях офиса случайно оказывался кадровый офицер, белый или кубинец, то он с придыханием говорил: «Привет, Шеф!», а Его Всемогущество, повернув голову в эту сторону, милостиво отвечал: «Привет, босс!» Но сейчас кадровые офицеры помалкивают. Никакого почтения. Никаких знаков внимания к власти.
Неужели слухи, что Дио к нему охладел, просочились во все кабинеты? После памятной разборки из-за Эрнандеса и Камачо в наркопритоне их отношения так и не наладились. Тогда было всего пятеро свидетелей, но и этих пятерых трепачей-кубинцев, по всей видимости, хватило. Они отлично видели: черный здоровяк, шеф полиции, показал себя слабаком перед Дио, а все из-за выплат по кредиту. То есть про его кредит они, скорее всего, ничего не знают, зато в остальном… Все это время Шеф чувствовал себя униженным и даже сильнее, чем тогдашние свидетели могли себе представить. Он прогнулся перед кубинским ничтожеством-выпендрежником, явным политиканом Дионисио Крусом.
Присядьте. Сесилия, сторожиха Дио, женщина-лошадь с накладными ресницами, как у маленькой девочки, экспериментирующей перед зеркалом, и с челюстями неандертальца, велела ему «присесть». Ни извинений, ни объяснений, ни даже улыбки или жеста, говорящего, что она понимает неординарность ситуации… просто «присядьте». В его распоряжении оказывается деревянный стул, один из четырех или пяти, в тесном закутке перед мерзким офисом. Перед этим Шеф прошел через так называемую приемную, а там… Энтони Бьяджи, девелопер-подонок, который положил глаз на бесхозное здание бывшей школы с участком в Пемброук-Пайнз… Хосе Инчазин, экс-коп, уволенный в результате коррупционного скандала, а теперь – глава какой-то подозрительной «охранной службы»… англо, похожий на Адама Хирша из развалившейся транспортной компании «Хирши». Присесть с ними? Шеф посылает кобыле Сесилии двусмысленную улыбку, которая не раз приносила ему успех. Он щурится и поднимает верхнюю губу, обнажив верхний ряд крупных белых зубов, выглядящих на фоне темной кожи еще крупнее. Эта ухмылка может разрастись до лучезарной… или белые зубы разорвут ее на части.
– Когда Дио захочет меня увидеть, я буду там, – кивает в конец коридора.
Но Сесилию голыми руками не возьмешь.
– Вы хотели сказать, в приемной? – уточняет она.
– В конце коридора.
Его оскал явно намекает на то, что он готов ее сжевать и выплюнуть. Он вынимает визитку и на обороте пишет номер телефона. Вручая ей визитку, он меняет двусмысленную ухмылку на радостную улыбку, которую, хотелось думать, она воспримет как ироническую, что ее еще больше удивит или по крайней мере озадачит. Проходит мимо приемной и краем глаза ловит на себе любопытные взгляды. Кивает только одному, Хиршу, хотя не уверен, с каким именно Хиршем имеет дело – Адамом или его братом Джейкобом. Люди в дверях говорят почтительное «Привет, Шеф», а стало быть, он не может ни к кому заглянуть в офис и поболтать в ожидании приглашения в высокий кабинет. Что ж ему теперь, неизвестно сколько времени слоняться по коридору? Чертов Дио! А ты держись, как все просители, явившиеся ко двору за королевской милостью.
