Что ж, теперь у Нестора есть собственная героическая сага… самому есть что рассказать. И ему не терпится. Он звонил домой из гавани три раза. Все три раза было занято, но, может, это и к лучшему. Услышат всё от него лично… а юный герой, глядя на их лица, увидит, как они загораются от возбуждения и нетерпения.
Как всегда, Нестор оставляет машину на тесном клочке подъездной аллеи между тротуаром и лодкой.
Шагнув через порог, он видит, что отец ждет его, скрестив руки на груди и нацепив знакомую маску: «Я, Камило Камачо, Владыка этого Царства»… Царственный образ слегка портит майка навыпуск поверх синих мешковатых джинсов… Скрещенные руки придавливают пузо сверху, а снизу его подпирает пояс низко сидящих джинсов, отчего оно топорщится под майкой, будто арбуз. Мать Нестора стоит на лестнице, позади «Я, Камило». Она смотрит на Нестора, будто перед ней не ее третий ребенок, последний отпрыск, а язычок пламени, бегущий по бикфордову шнуру…
Бабах! – взрывается «Я, Камило Камачо»:
– Как ты мог сотворить такое с человеком твоей же крови? Ему оставалось восемнадцать метров до свободы, а ты его арестовал! Обрек на пытки и смерть в кастровских застенках! Как ты мог втоптать в грязь честь семьи? Люди звонят! Я весь вечер висел на телефоне! Все знают! Включают радио, а там: «Traidor! traidor! traidor! Camacho! Camacho! Camacho!» Ты нас в дерьме извалял!
Камило оглядывается на жену.
– Это нужно было сказать, Лурдес.
Вновь оборачивается к Нестору.
– Весь дом Камачо ты вывалял в дерьме!
Нестор застывает на месте. Старик как будто с размаху врезал ему по затылку бейсбольной битой. Нестор открывает рот, но без единого звука. Растерянно и непонимающе поднимает ладони. Говорить он не способен.
– Что с тобой? – не унимается отец. – От правды язык отсох?
– О чем ты говоришь, па?
Голос Нестора звучит как минимум на целую октаву выше обычного.
– О том, что ты натворил! Если бы какой-нибудь коп сделал со мной и с твоим дедом…
Камило кивает куда-то в сторону комнаты деда и бабки, Йейо и Йеи, в глубине дома.
– …то, что ты сейчас сделал против своего же народа, своей же крови, тебя бы здесь сейчас не было! Не был бы ты важным копом в Майами! Да никем бы не был! Тебя бы не было! Просто не существовало бы!
– Пап…
– Знаешь, на что нам пришлось пойти, чтобы ты хотя бы появился на свет? Нам с твоим дедом пришлось своими руками строить по ночам лодку, в подвале, чтобы комендант квартала не пронюхал. И ночью же мы вышли в море: взяли Йею и твою мать, а все, что у нас было, – еда и вода, компас и два зонтика из уличного кафе, которые нам пришлось спереть и приспособить вместо парусов. Зонтики из кафе!
– Я знаю, пап…
– Двенадцать дней мы плыли! Двенадцать дней день за днем жарились, а ночь за ночью костенели от холода, и нас швыряло так…
Он изображает, как лодку качает вверх-вниз,
– и так…
изображает бортовую качку,
– и так…
изображает рысканье,
– и так…
взбирается на волну,
– …день и ночь – и мы воду вычерпывали тоже день и ночь. Мы не могли спать. Есть не успевали. Чтобы лодка держалась на поверхности, всем четверым приходилось круглые сутки вычерпывать воду. Мы сто раз могли пропасть.
Камило щелкает пальцами.
– Раз, и всё! Последние четыре дня у нас уже не осталось жратвы, и одна бутылка воды на всех…
– Пап…
– Когда мы наконец доплыли до земли, мы были четыре скелета! Полусумасшедшие! У твоей матери начались галлюцинации, и…
– Пап, я все это знаю…
«Я, Камило Камачо» осекается. Он глубоко вздыхает и корчит такую гримасу, оскаливая верхние зубы и раздувая жилы, будто его хватит удар, если он кого-нибудь тотчас же не укусит, но в последний момент вновь обретает голос и хрипит:
– «Все это», ты говоришь? «Все это»? От «всё это» зависела наша жизнь! Мы чуть было не сгинули! Двенадцать дней в океане в открытой лодке! Без «всё это» не было бы полицейского Нестора Камачо! Не существовало бы! Если бы какой-нибудь вальяжный коп арестовал нас за восемнадцать метров до берега и отправил обратно, это был бы конец всем нам! Ты бы никогда никем не был! И ты говоришь «всё это»! Господи Иисусе, Нестор, что ты за человек такой? А может, ты не человек? Может, у тебя когти и хвост, как у мапаче!
:::::: Енотом меня обозвал!::::::
– Послушай, пап…
– Нет, это ты послушай! Ты не знаешь, что такое страдать! Ты арестовал человека в восемнадцати metros de libertad! Для тебя все равно, что Камачо приплыли в Америку на самодельной…
– Пап, послушай меня!
Нестор обрывает его так резко, что Камило осекается на полуфразе.
– Этому парню не нужно было…
Нестор уже начал было говорить «всё это», но в последний момент спохватывается.
– …ничего делать, как сделали вы с Йейо. Он заплатил контрабандистам три-четыре тыщи, и его доставили прямиком в Майами на сигаретнице. Они шпарят семьдесят миль в час по воде, сигаретницы эти. Сколько, часа, может, два у него вся дорога и заняла. От силы три. В открытой лодке? Какого! В каюте под крышей. Голодать? Да он вряд ли успел переварить обед, если плотно пожрал на дорожку!
– Ну, это детали. Сути не меняет.
– Какой сути, пап? Сержант отдал мне прямой приказ! Я приказ выполнял!
Презрительное фырканье.
– Прямой приказ выполнял!
Новый фырк.
– Точно как ребятки Фиделя! Они тоже выполняют прямые приказы – избивать, пытать, «ликвидировать» людей и отнимать имущество. Ты никогда не слыхал о чести? Тебе на честь семьи наплевать? Брось этот детский лепет!.. Приказ он выполнял…
– Да перестань, пап! Тот парень орал с мачты народу на мосту и вот так руками махал.
Нестор показывает.
– Он поехал с катушек! Он грохнулся бы и убился, а еще шесть полос движения на мосту все стояли, пятница, час пик, самое ужасное…
– Ах, движе-эние! Что ж ты сразу не сказал?! Ничего себе, движение встало! Это ж другое дело… То есть ты мне щас говоришь, что пробка на мосту хуже пыток и расстрела в фиделистских застенках?
– Папа, я даже не знал, кто этот парень! Я и сейчас не знаю! Я не знаю, что он там вопил. Он был в семидесяти футах надо мной!
На самом деле в общих чертах Нестор знал, но входить в тонкости момент не располагает. Любым способом остановить эти тирады, эту кошмарную обвинительную речь – от собственного отца!
Но ничто не может остановить «Меня, Камило Камачо, Владыку этого Царства».
