– Джон как раз это выясняет. Он говорит, у него есть какой-то источник в иммиграционной и таможенной полиции, который согласится поговорить без диктофона.
Стэн довольно кряхтит, и его костлявая вдавленная грудь как-то странно колышется.
– Если этого бедолагу вышлют на Кубу, в Майами начнется такой цирк, не дай бог. Не хотел бы я быть на месте этого копа, Нестора Камачо.
:::::: Иммиграционная полиция…:::::: Эд слушает Стэна, но одновременно…:::::: Ну… провалиться мне… йелец… Интересно, работал он там на «Дейли ньюс»?:::::: имея в виду студенческую газету «Йель дейли ньюс», с которой Эд сам сотрудничал. Бац! – и он переносится на угол Бродвея и Йорк-стрит в Нью-Хейвене и видит перед собой кампус… удивительные готические каменные колонны, витражные створчатые окна, тяжелые сланцевые крыши, арки и горгульи, священную башню Мемориальной библиотеки Стерлинга.
:::::: Что там Стэн секунду назад говорил про парнишку и про иммиграционную полицию? А-а, да… паренек кого-то знает в этой системе.::::::
– Стэн, пусть он придет ко мне прямо сейчас.
– Джона имеете в виду?
– Его. Хочу точно знать, что он планирует.
Стэн жмет плечами.
– Ну ладно. Только должен вас предупредить: он может заговорить про другое: у него есть идея, с которой он мне всю плешь проел, история с Сергеем Королевым и новым музеем.
Скоро в дверях кабинета появляется молодой человек и нерешительно замирает на пороге. Эд удивлен его немалым ростом: шесть футов и верная пара дюймов. А еще он удивительно хорош собой… в нем такая мягкая красота взрослеющего мужчины. В остальном он вполне отвечает описанию Стэна. Детское лицо, именно что, и шапка светлых соломенных волос.
– Входите, – говорит Эд, широко улыбаясь и знаком приглашая Джона Смита к столу.
– Да, сэр, – подает голос чопорный Джон Смит.
Он покраснел! Никаких сомнений! Его нежное, бледное, абсолютно гладкое лицо стало почти пунцовым.
Джон Смит смотрит на редактора новостей Стэна, и на лице его написано: «Зачем?»
– Полагаю, мистер Топпинг хотел бы узнать, что у нас есть по решению береговой охраны, – поясняет Стэн.
Вновь густая волна краски.
– Да, сэр.
«Да» он произносит в сторону Стэна, а «сэр» – в сторону Эда Топпинга.
– Берите стул и садитесь, – говорит Эд, махнув в сторону кресла.
И вновь ободряет парнишку широкой главноредакторской улыбкой.
Джон Смит пододвигает кресло и садится, поставив обе подошвы на пол и выпрямившись так, что его спина нигде не соприкасается со спинкой. Он без галстука, но на нем рубашка с воротником, строгая белая рубашка. В наши дни это, наверное, лучшее, на что можно надеяться: рубашка с воротником. Но мало того, на Джоне Смите синий блейзер – льняной, что ли? – кофейно-зеленые брюки с отглаженными стрелками (такое не каждый день увидишь в этой конторе) и начищенные темно-шоколадные мокасины. А большинство мужчин в «Геральд», судя по всему, просто не знают, что такое крем для обуви.
:::::: Какой правильный мальчонка у меня здесь имеется, какой правильный йелец:::::: думает Эд.:::::: Вдобавок и сентполец.::::::
Эд берет газету и показывает ее, растянув во всю длину, как только что показывал Стэну Фридману.
– Что ж, – спрашивает Эд, – думаете, ваш репортаж привлек довольно читательского внимания?
Судя по его губам, Джон Смит вот-вот разулыбается. Но вместо того он снова заливается румянцем и говорит:
– Да, сэр.
Это его третье «да, сэр» подряд, и кроме этого он не сказал пока ни единого слова. Секунду царит молчание. И Эд бросается заполнять вакуум.
– А как вам удалось выйти на этого молодого копа, Камачо? Насколько нам известно, больше никто и близко не смог к нему подобраться.
Таким способом Эд как бы дружески похлопывает мальчугана по плечу. Нельзя же взять и вывалить: «Отличная статья, Смит!» Настоящие газетчики так не делают.
– Я знал, где будет стоять патрульный катер, когда Камачо привезут обратно. На Джангл-Айленд. Туда я и отправился.
– И больше никто не догадался?
– Думаю, нет, мистер Топпинг, – отвечал парнишка. – Там больше никого не было.
Вытянув наконец-то из парня несколько слов кроме «да, сэр», Эд принимается ковать, пока горячо.
– А откуда вы это знали?
– Я пишу про полицию, мистер Топпинг. Пару раз ходил с патрулями в море.
– А что же «Эль нуэво эральд»? Они-то почему не догадались?
Джон Смит пожал плечами.
– Не знаю, мистер Топпинг. Работая над материалами, я никогда не встречаю людей из «Нуэво эральд».
Эд откидывается на спинку, насколько позволяет универсальный шарнир кресла, поворачивется спиной к Джону Смиту и редактору новостей Стэну, закидывает голову и прикрывает глаза, будто в раздумье. На его лице снова восторженная улыбка. На скулах катаются розовые жировички, а брови ползут высоко-высоко на лоб, хотя глаза по-прежнему закрыты. Он опять на углу Бродвея и Йорк. Миновал полдень, и первокурсники снуют туда-сюда по Старому кампусу… Эду так хочется задержаться там подольше.
Но он поворачивается обратно к Джону Смиту и редактору новостей Стэну. Он еще улыбается. И сознает это. А зачем улыбается, не очень-то понимает… разве что если ты улыбаешься и никто не понимает чему, можно показаться осведомленным, а то и мудрым. Эд лишь наполовину признается себе, что улыбается ради йельца Джона Смита.
– Джон, я прочел в вашей биографии, – Эд кивает на монитор компьютера, – что вы учились в Йеле.
– Да, сэр.
– В чем вы специализировались?
– В английском.
– В английском… – многозначительно повторяет Эд. И улыбается все шире, добавляя еще больше таинственности. – И что, когда вы учились, на кафедре английского по-прежнему носились с методикой?
– Кажется, там были профессора, читавшие методику, – говорит Джон Смит. – Но не думаю, чтобы так уж с ней носились.
Не снимая улыбки того-кто-скрывает-тайну, Эд начинает:
– Кажется, я еще помню…
Кххх. Он закусывает продолжение фразы. В следующую долю секунды, если он еще не, Стэн раскусит, чем на самом деле было это «кажется, я помню»: неуклюжий способ сообщить Джону Смиту, что он, Эдвард Т. Топпинг IV, тоже йелец. Чтоб тебя! Эд гасит улыбку, напускает на себя угрюмый вид и переходит на деловой тон, подразумевающий, что Джон Смит попусту тратит его, Т-четвертого, время.
– Так… Ладно, перейдем к делу. Что там у нас с береговой охраной?
Он выразительно смотрит сначала на Стэна, затем на Джона Смита. Джон Смит смотрит на Стэна, тот смотрит на Джона Смита и движением подбородка указывает ему на Эда, Джон Смит смотрит на Эда и рапортует:
