Из грез Нестора резко вырывает появление новой фигуры в двух кварталах от него, в картине, до вывиха глаз увеличенной немецкими линзами.
– Идет еще кто-то, – вполголоса сообщает Нестор, будто самому себе. Он не отнимает окуляров от глаз. – Вышел из-за дома, сарж. Идет к мужику на стуле.
Да, Нестор усвоил урок в тот день, когда снимал крысу с мачты. Больше никогда! Никогда он не произнесет и пары предложений, не подкинув туда «сарж», или «лейтенант», или что там еще потребуется. Он стал одним из главных «сарж»-добавляльщиков во всей полиции.
– Это… Святые угодники, не могу передать, какого он цвета, сарж, такое чучело…
Не отнимая от глаз «ена штральс».
– А руки его видишь?
У сержанта довольно озабоченный тон.
– Вижу, сарж… На вид чувак – конченый нарик… горбится, как лет восемьдесят ему… Волосья – как, знаешь, причесался с гелем, а потом на них выспался… Боже, а грязные… Отсюда смотришь, и то уже весь чешешься… Сарж, он похож на харчок, стекающий по стене…
– Не отвлекайся, – командует сержант Эрнандес. – Следи за его руками.
Сержант твердо верит, что у наркоторговцев, особенно здешних, из Овертауна и другой большой негритянской трущобы, Либерти-сити, мозгов нет. А есть руки. Они толкают дурь, прячут дурь, складируют дурь, курят дурь, нюхают дурь, жарят дурь на фольге, чтобы подышать дымом… все ведь это руками, все руками.
– Понял, – рапортует Нестор. – Он разговаривает с мелким, который сидит на стуле.
Сержант близко наклоняется к Нестору: ясно, что ему самому не терпится глянуть в бинокль. Но Нестор знает, что сержант такого не сделает. Есть риск не уследить за руками этих говонедов, пока будешь меняться.
– Лезет в карман, сарж. Вынимает… ну-ка… пятидолларовую бумажку, сарж.
– Точно?
– Я вижу брови Авраама Линкольна, сарж. Серьезно! Брови у этого парня были нехилые… Ага, отдает купюру мелкому… Тот смял в кулаке… Подходит здоровый… неприятный он битюг… нехорошо смотрит на торчка… Наклоняется над стулом мелкого. Мелкий прячет обе руки за спину… и я теперь не вижу их рук вообще.
– Поймай руки, Нестор! Поймай, чтобы их!
Как, блядь, интересно, он должен это сделать? Слава богу, мелкий поднимает обе руки перед собой.
– Он что-то отдает этому, сарж…
– Отдает что?! Что отдает?!
– Отдает какой-то кубик, сарж, завернутый в клочок бумажного полотенца. С виду похоже на камень.
– Уверен? Почем знаешь, что полотенце?
– Уверен, сарж. Это же «ена штральс». Полотенце «баунти», я их знаю. Как эти американос раньше обходились в Америке без «баунти»?
– На хер «баунти», Нестор! Где сейчас та фигня?
– Торчок сует ее в карман штанов… И он уходит, сарж. Идет в задний конец двора. Вы б его видели. Ба-альшие проблемы с передвижением.
– Значит, имеем покупку – так? Покупка была.
– Я видел лохматые брови Линкольна, сарж.
– Отлично, – резюмирует сержант. – Нам понадобится три машины.
Сержант включает рацию, вызвает капитана и просит прислать три машины без опознавательных знаков, по два агента в каждой, три таких же экипажа, как они, на «Форде-ассисте». Один экипаж подъедет к притону и станет в проезде между соседними домами и, более чем вероятно, поставит для маскировки такую же шторку от солнца, как у Нестора с сержантом. Второй экипаж подъедет к притону сзади, чтобы перекрыть выход и попробовать обнаружить торчка, который ходит будто после инсульта и только что купил в притоне дурь. Третий экипаж подъедет и пристроится прямо за машиной Нестора и сержанта. А сержант с Нестором пойдут в хату первыми. Подъедут прямо к дому, как можно ближе к крыльцу и двум алмазноклепаным кукарачас. Восемь копов выпрыгнут из машин, сверкая жетонами на груди и не пряча кобур на поясах: демонстрация силы, которая должна охладить всякого, кому может прийти в голову мысль о вооруженном сопротивлении.
В этот момент кукарачас с пирсингом и походкой пневмовибратора перестают казаться забавными… Нестор готов поклясться, что физически ощущает, как адреналин поднимается из-под почек и разгоняет его сердце до гоночных оборотов. Если замаскированные агенты ОПТ несколько дней изучают наркопритон и делают там контрольные покупки, то потом можно привлечь к делу группу спецназа. Но решили, что в этой хате притончик совсем завалящий и незачем доводить дело до таких суровых мер. Нестор, однако, смотрит на вещи немного не так, и сержант Эрнандес, вероятно, тоже. В конце концов, сержант не дурак. Где наркота, там, немалая вероятность, и стволы… а им двоим заходить в притон первыми… Тут Нестору поневоле вспоминаются слова какого-то астронавта из документального фильма по телевизору: «Перед каждым полетом я говорю себе, что меня ждет гибель. В этот раз я умру. Но умру я ради великой цели. Я умру за свою страну, за свой народ и за справедливого Господа. Я всегда верил и верю, что справедливый Господь существует и что мы, Америка, – часть его справедливого плана в этом мире. И поэтому я, которому предстоит умереть, собираюсь умереть достойно и боюсь лишь одного: не выполнить задачу, не отдать жизнь ради той цели, для которой Господь послал меня на Землю». Нестор любил эти слова, верил в их мудрость и вспоминал каждый раз, когда сталкивался с опасностью на службе… Не случалось ли тебе уже рисковать жизнью перед всевидящими глазами справедливого Господа… или то было перед глазами сержанта-американо? Давай по-честному.
Нестор все еще держит в фокусе бинокля двух черных с камушками в ушах. Что это за место – где живут подонки типа этих вот? Овертаун… всюду мусор. Маленькие домики, многие уже развалились… сгорели, разрушены, а может быть, просто рассыпались от запустения – и неудивительно. Всюду, где только пустует клочок земли… помойка… мусор не кучами… все же когда мусор сложен в кучу, остается вероятность, что его приготовили к вывозу… нет, здесь были россыпи мусора. Как будто какой-то немыслимо огромный великан нечаянно просыпал на Овертаун немыслимо огромное помойное ведро, оглядел получившийся немыслимый срач и потопал дальше, бормоча под нос: «Ну и черт с ним». Мусор разбросан и разметан везде и всюду. Мусор скапливается под заборами, а заборы… на каждом шагу. Если в Овертауне на чем-то можно заработать по-честному, так это на установке сетчатых оград. Домовладельцы, у которых есть деньги, огораживают сеткой каждый квадратный дюйм своей земли. Такое ощущение, будто, если взять и померить ограды рулеткой, на каждый квартал придется по целой миле заборов. И повсюду торчат кусты, косо проросшие из-под сетки или сквозь нее… не кучками, не купами, не рядами, а просто одинокие кусты, случайные реликты давно ушедшей эпохи, остатки того, что звалось живыми изгородями… теперь ставшие частью помоек, образовавшихся под заборами. А если ты видишь где-то набитые мусорные мешки, те самые, какашечно-бурого цвета, не исключено, что и этот мусор в итоге рассыплется по улице. Половину мешков распотрошат еноты. Даже сейчас в машину время от времени доносит вонь. На улице, где ее кипятит тропическое солнце, дышать просто нельзя. Всюду ограды – и железные решетки. В Овертауне окна без решетки на первых этажах не встретишь вообще. Нестор сейчас смотрит на такую решетку в халупе черных пушеров. Под крыльцом и у стены халупы валяется мусор. Эти лачуги и сами в какой-то момент будто превращаются в мусорные кучи. Они даже меньше, чем каситы, и в кошмарной разрухе. Почти все крашены в белый, но белая краска посерела и растрескалась, шелушится и отваливается.
