— Вы недооцениваете великого магистра.
— Надеюсь, что так. Зато я не недооцениваю тебя. Ла Валлетт не покидал остров уже много лет, а до того очень нечасто задерживался на берегу, не говоря уже о том, чтобы бывать в Риме, в этой яме со змеями, где лицемеры вроде тебя творят свои грязные дела. Вот Оливер Старки! Искушенный дипломат, человек, каким может похвастать Религия. Он из тех, кто держит свое слово, кто платит свои долги, кто остается верен своим клятвам. — Матиас подался вперед. — Эти люди держатся своих священных обетов. Они не позорят имя Спасителя. Они не прячут собственное зло за дымом от горящей плоти. Они не заставляют юных девушек расплачиваться за собственные грехи.
Пока длилась эта полная обличительных намеков литания, Карла заметила, как голова Людовико откинулась назад, как его глаза превратились в узкие щелки. Это была первая и единственная трещина в его защитной стене, к тому же быстро заделанная. Но все-таки он не осмеливался взглянуть на нее.
— Фра Старки, я уверен, весьма заинтересуется вашими предположениями, — сказал Людовико. — Почему бы вам не просветить его?
— Честным людям очень сложно понять двойную игру, — ответил Матиас, — особенно столь хитроумно выстроенную. Я льщу себе тем, что почти так же хитер, как ты, только я не обладаю такими средствами обмана, как ряса, докторские степени и волшебный мешок, полный реликвий и булл.
— Что ж, совершенно очевидно, — заметил Людовико, что наши интересы не пересекаются.
Он бросил краюшку хлеба обратно в корзину и поднял свой шлем. Поднялся сам, так же как и Матиас, и поклонился Карле.
— Я счастлив узнать, что наш сын все-таки жив, — произнес он, — хотя и остается в руках мусульманских демонов.
— Ему могло бы быть гораздо хуже, — вставил Матиас. — Он мог бы попасть в руки своего отца.
По тому, как Людовико дернул широкой, выбритой до синевы челюстью, Карла поняла, что даже его терпение истощилось.
Он повернулся к Матиасу.
— Тем не менее я молюсь за его благополучное возвращение под защиту Христа. Он очень сильно занимает мои мысли. И он, хвала Господу, наполнил мое сердце такими чувствами, о которых я даже не подозревал. — Взгляд его был искренним, и на миг Карла даже посочувствовала ему. — Расскажите мне, что за человек мой сын?
Людовико распахнул свое сердце. Матиас протянул руку и стиснул его.
— Перечисление всех его положительных качеств может затянуться до зари, — ответил Матиас. — Достаточно сказать, что чертовски трудно поверить, будто он твоего семени.
Сердце Людовико захлопнулось, как медвежий капкан.
Матиас отсалютовал ему.
— Ассалам алейкум.
— Pax vobiscum.
Когда Карла глядела, как Людовико ковыляет обратно в суматошную ночь, она не могла скрыть жалости к нему. Никогда еще она не встречала человека, настолько заблудившегося в потемках собственной души, за исключением разве что собственного отца.
Матиас вглядывался в темноту.
— Где-то там рыщет Анаклето. Интересно, почему он до сих пор меня не застрелил? Может быть, если бы вы не сидели рядом, и застрелил бы.
— Анаклето?
— Доверенный слуга Людовико, его тень, тот, кто вместо него бьет ножом в спину. Молодой человек поразительной красоты и омерзительного нрава. Он напоминает мне ассасинов султана, глухонемых убийц из сераля, которые ходят совершенно беззвучно. — Он взял Карлу за руку. — Давайте вернемся в госпиталь. Мне будет спокойнее, когда я буду знать, что вы под защитой его стен, хотя бы на ночь.
Она согласилась без возражений, и они пошли обратно в город.
— Вы были с ним так грубы, что я испугалась, не хотите ли вы спровоцировать дуэль, — сказала Карла. — Вы ведь этого добивались?
— Я не затеваю дуэлей с теми, кого не уважаю. Скорее я бы перерезал ему горло во сне. Но он вытерпел столько оскорблений, что хватило бы на полдюжины смертельных обид, и проглотил их все. А ведь Людовико совсем не трус. Это означает только, что я, во всяком случае в его глазах, уже покойник. А вы — его добыча. Он просто выжидает время, пока не настанет подходящий момент. — Тангейзер нахмурился. — Расскажите мне, Карла, что между вами произошло, пока меня не было?
— Я не стала рассказывать, потому что…
— Это сейчас не важно.
— Он пришел ко мне в комнату в оберже среди ночи.
Выражение, появившееся на его лице, только подтвердило обоснованность ее страхов и нежелания рассказывать ему эту историю.
— А где были Борс с Никодимом?
— Борс был на дежурстве, а Никодим спал.
Матиас хмыкнул.
Карла сказала:
— Людовико тоже ходит совершенно беззвучно.
— И что он вам сказал?
— Он был просто не в себе. Он сказал, что хочет жениться на мне, хочет, чтобы мы родили другого сына вместо Орланду.
— Обезумевший от войны и обезумевший от любви. А в его случае, еще и обезумевший от власти.
— Он сказал, что вся его жизнь представляется ему огромной ошибкой и он видит во мне способ исправить ее. Чтобы осадить его, я сказала, что люблю другого, и он тут же понял, что речь идет о вас.
— Надеюсь, это была не только военная хитрость. — Он улыбнулся. — Не думайте больше о Людовико. Пусть он вас больше не беспокоит. Думайте только о нашем побеге, если, конечно, удастся вас убедить в его необходимости.
— Я уже убеждена.
— Прекрасно. Только никому ничего не говорите, даже Ампаро.
Она испугалась, что готовится какое-то предательство, и даже остановилась. Улица была узкая и темная. Она подошла ближе, чтобы взглянуть ему в лицо, и сказала:
— Ампаро должна ехать с нами.
Он так оскорбился, что она испугалась еще больше.
— За кого же все-таки вы меня принимаете?
Она хотела извиниться, но он жестом заставил ее умолкнуть.
— Я скорее сам сложу здесь голову, чем оставлю Ампаро. — Он сморщился, не зная, как продолжить. — Нет, давайте уж разбередим эту рану прямо сейчас. Я очень люблю Ампаро, но не так, как люблю вас. Не меньше. Может быть, даже больше. Не знаю, да и кто может измерить подобные чувства? Мужчина или женщина? Я не хочу никого обманывать, но, признаюсь, сам запутался в этом деле. Сердце и чресла не всегда возможно удержать в узде. Вы с нею составляете удивительную пару. Что еще мне сказать? В моем личном списке бедствий эта сложность не входит в число требующих немедленного решения, хотя она, это верно, является причиной всех остальных, потому что, если бы не вы обе, меня бы здесь не было. И если я грешу, то это сущий пустяк по сравнению с прочими моими злодеяниями. В общем, если мы сумеем пережить все наши трудности и напасти и я верну Орланду домой, а вы к тому времени не передумаете, мы поженимся, мы с вами, Ампаро же придется это перенести, и будет то, что будет.
