— Будем надеяться, что тогда все пройдет успешнее, чем в последний раз.
Тангейзер перегнулся через конторку. Людовико ощутил, как сжались его внутренности.
— Это будет не простое убийство. В следующий раз ты увидишь, как я буду купаться в твоей крови.
Тангейзер пристально разглядывал его какое-то время, показавшееся куда более долгим, чем сегодняшняя битва.
Людовико выдержал его взгляд не моргнув.
Тангейзер распрямился, развернулся и пошел к двери.
— Капитан! — позвал Людовико.
Тангейзер остановился и обернулся.
— Мне не хотелось бы становиться вашим врагом.
Тангейзер издал короткий смешок.
— Карла всего лишь женщина, одна из многих, — продолжал Людовико. — Во всяком случае, для вас. Если вы добиваетесь титула, я смогу выхлопотать вам такое высокое звание, по сравнению с которым ее титул покажется прозвищем рыботорговца. Многие герцоги начинали простыми солдатами, но святой отец щедр к тем, кто почитает его. Протяните мне свою руку, и даю вам слово, вы будете процветать.
— Стать одним из твоих прихлебателей? — переспросил Тангейзер. — Да я лучше съем кусок своего дерьма!
— Вы окажетесь в достойнейшей компании, уверяю вас.
— Должно быть, у этих господ обоняние похуже моего.
— Вы сомневаетесь в моей искренности? — спросил Людовико.
— Нет. Я плевал на нее. — Тангейзер нацелил палец ему в лицо. Этот жест был гораздо оскорбительнее, чем его слова. — Но послушайся моего совета: не будь настолько самонадеянным, чтобы сомневаться в моей искренности.
После чего Тангейзер развернулся и вышел, не закрыв за собой дверь.
Людовико взял сверток с опиумом. Значит, он все-таки не простой грубиян. Этот человек и сам строит какие-то интриги. Людовико ощущал это в воздухе, как моряк ощущает запах надвигающегося шторма. Вошел Анаклето. Глаз его устремился на сверток в руке хозяина. Людовико перебросил сверток ему.
— Ступай отыщи грека, — сказал Людовико. — Приведи его сюда, ко мне, после того, как французы разойдутся. — Анаклето посмотрел на него. Людовико кивнул. — Никодима.
* * *
Четверг, 23 августа 1565 года
Священный совет, крепость Святого Анджело
Оливер Старки окинул взглядом огромный стол совета и в дрожащем свете свечей увидел собрание благородных престарелых мужей в черных рясах. Все они были искалечены войной, все были готовы умереть в бою. Свежие шрамы обезображивали их лица. У некоторых не хватало пальцев, трое из них лишились кисти или руки. Отчаяние, несмотря на плачевное положение, было им не свойственно, однако никто из командоров, балифов и рыцарей Большого креста, присутствовавших на Священном совете, не ждал, что Религия одержит победу. Даже Ла Валлетт, по правую руку от которого сидел Старки, кажется, разделял их мрачное настроение. В воздухе висело почти осязаемое ощущение, что сегодня — последнее собрание высокопоставленных рыцарей в истории ордена. И вместе с этим чувством отравляющая разум меланхолия, будто надгробная песнь, исполняемая, но неслышная, растекалась по комнате. Никогда больше мир не увидит людей, подобных этим, думал Старки, ибо мир, в каком ковались эти герои, кончился. Они — последние.
Сегодня днем Великий турок снова предпринял массированную атаку. Никто из присутствующих здесь не мог вспомнить, сколько таких атак они уже выдержали и отбили. Дни, заполненные кровопролитием, измождением и тоской, растянулись в сознании каждого в бесконечную вереницу, словно бы война являлась главной причиной возникновения всего сущего, а страдания и испытания были всем, что только и имелось в мире. Благодаря божественному вмешательству — ибо это противоречило всякой военной логике — мусульмане в очередной раз были отброшены назад за политые кровью земли равнины Гранд-Терре. После чего решением большинства рыцарей Большого креста был созван совет, на котором рыцари изложили основные принципы новой стратегии. Отстаивать их идеи выпало Кларамону, командору из Арагонского ланга, и сорока семи младшим рыцарям.
— Фра Старки, — спросил Кларамон, — какие сведения содержатся в последнем списке личного состава?
Старки не было нужды заглядывать в упомянутый список, лежащий перед ним в числе прочих документов.
— Двести двадцать наших братьев пока еще способны держать оружие. Испанских солдат, джентльменов удачи и мальтийских ополченцев уцелело, наверное, около девяти сотен. Все ранены, некоторые серьезно. Почти три тысячи раненых не способны больше стоять на стене.
— А сколько погибших?
— Двести семнадцать братьев ордена. У испанцев и мальтийских ополченцев потери больше шести тысяч. Рабов погибло около двух тысяч. Простонародья — семнадцать сотен или около того.
— По моим собственным оценкам, — сказал Кларамон, — получается, что у неверных до сих пор имеется не меньше пятнадцати тысяч отличных воинов, возможно даже больше.
Старки не стал оспаривать эту цифру. Девяносто четыре дня турок уничтожали сталью, пулями, холерой, камнями и огнем, и в гораздо большем количестве, чем осмелился бы пожертвовать любой из ныне живущих полководцев, но численность врага по-прежнему оставалась ошеломляющей.
— Есть ли вести с Сицилии и от Гарсии де Толедо? — спросил Кларамон.
— Никаких, — ответил Старки. — В своем последнем письме он обещал десять тысяч подкрепления к концу этого месяца.
— Да. Он обещал их в июне, он обещал их в июле, — перечислял Кларамон под сердитое приглушенное бормотание остальных.
Старки постарался развеять его мрачное настроение.
— Турецкие осадные орудия разваливаются от чрезмерно долгого использования, и запасы пороха у них на исходе, — сказал он. — Капитан Тангейзер говорит, что их моральный дух подорван. Их имамы цитируют стихи самого мрачного характера. Они начинают думать, что нет воли Аллаха на завоевание ими Мальты.
— Будь проклят Аллах с его волей! — сказал Кларамон. — Мы армия призраков. Наши стены не более чем куча камней. Сама земля под нами прорезана турецкими шахтами. Сейчас речь идет не о нехватке храбрости. Каждый здесь скорее умрет, чем подставит свою шею под ярмо турка. Если врагу суждено получить этот остров, он получит кладбище. Вопрос в цене, которую мы сможем заставить их заплатить. Как долго мы сумеем защищать Эль-Борго и форт Сент-Микаэль с тысячей человек? С тысячей калек. Сможем ли мы пережить еще одну массированную атаку вроде сегодняшней? А еще две? А пять? Еще одну неделю, похожую на прошедшую? Разве кто-нибудь сомневается в том, что новый яростный натиск неизбежен?
Старки ничего не ответил и бросил короткий взгляд на великого магистра.
Ла Валлетт сидел в молчании, его худое лицо оставалось непроницаемым, серые глаза сосредоточены на какой-то бесконечно далекой точке, словно он беседует с призрачными силами, ведомыми только ему одному.
