– Грабители не распиливают батареи.
– Если ты обвиняешь меня, будь добр, изложи все в письменном виде.
– Непременно. – С этими словами я вышел из кабинета. У гарпии порывом воздуха опять смело под стол бумаги.
Я спустился на третий этаж к себе в кабинет. Или в то, что называлось моим кабинетом. По сравнению с этим закутком примерочная кабинка в каком-нибудь бутике на Кингс-Роуд казалась бы банкетным залом в резиденции лорда-мэра. Один стул, один стол, одна лампа. Войти в него можно было лишь боком, и то при условии, что вы ловки и сухопары. Впихнули этот закуток на задворки бухгалтерии. Кабинеты всех без исключения агентов были рассованы по каким-то углам, причем в разных частях здания, чтобы никто не догадался, кто тут агент, а кто прочие – ниже или выше по положению. Для бухгалтерии я был скромным счетоводом. С другой стороны, кто поручится, что бухгалтерия – это бухгалтерия, а не сборище переодетых оперативников. Правда, большинство выглядели так, будто без посторонней помощи и до туалета не догребли бы.
Я заполнил бланк запроса и отнес его к регистратору. Выглядело это чудо так, словно в одном из шкафов у него скрывалась крохотная уютная кроватка. Лет пятидесяти, небольшого росточка, в безупречном костюме-тройке в мелкую полоску, с цепочкой карманных часов, цепочкой на галстуке, цепочными резинками на рукавах и, подозреваю, с цепочными подвязками для носков. Рубашка безупречно чистая, костюм идеально отутюжен, каждая волосинка на голове знала свое постоянное место, к которому, казалось, была намертво приклеена. К сожалению, от бедолаги жутко воняло, и коллеги предпочитали держаться от него подальше.
Хотя он и взял у меня заявку с бесстрастно-серьезным лицом, в какой-то момент по нему скользнула тень волнения. Не говоря ни слова, он поспешил к шкафу, что стоял сразу за ним, и наполовину выдвинул один из ящиков. Правда, чтобы заглянуть внутрь, ему пришлось подняться на цыпочки, после чего он пошарил в ящике обеими руками. Со спины он напомнил мне проказливого мальчишку, который пытается заглянуть в чужой рождественский чулок с подарками.
Порывшись немного, регистратор извлек из ящика некие бумаги. Потом вернулся, сунул их в конверт и протянул мне.
– Спасибо, – сказал я.
Он молча кивнул, и до меня вдруг дошло, что я ни разу не слышал от него ни единого слова. Может, немой? Я уже собрался вернуться к себе в кабинет, когда услышал, как он громко и членораздельно произнес у меня за спиной:
– Высоко!
Я обернулся, полагая, что он, должно быть, обнаружил некую личную проблему, но он указывал на шкаф с папками.
– Мне трудно дотянуться, – сказал регистратор. – Но ничего страшного. Я в любое время к вашим услугам.
– Спасибо.
– Не стоит благодарности.
Наверное, департамент получил его задешево. Сев за стол, я открыл конверт и обнаружил пачку телефонных счетов, к которой прилагалась внушительная таблица с разбивкой по времени, часовым поясам и номерам. Весь этот мелочный анализ был выполнен по требованию Скэтлиффа: тому хотелось знать, эффективно ли используются телефоны. Даже у МИ-5 возникали проблемы с финансами.
Передо мной были счета за телефонные разговоры департамента в последние полгода. Надо сказать, пачка была толстая – департамент не экономил на телефонных разговорах. Я начал с апреля, прошелся по маю, изучил первую четверть июня, а затем вновь вернулся к 1 мая – за три с половиной месяца до покушения на Файфшира.
Глава 21
Британский телефонный счет в подаче Клайва Скэтлиффа заслуживал того, чтобы попасть в Книгу рекордов Гиннесса под рубрикой «Самая головоломная коммуникация». Лишь после одиннадцати вечера я начал потихоньку врубаться в самые доступные для понимания разделы. До меня стали доходить такие вещи, как тариф на внутренние звонки, дневной тариф, стандартный тариф, дешевый тариф, прямое соединение, соединение через оператора, с НДС и без НДС. Я разобрался – даже без вмешательства Скэтлиффа – в звонках со скидкой и без, международных звонках, в том числе по стандартным тарифам, со скидками или за счет вызываемого абонента. Невольно возникал вопрос: зачем нормальному человеку делать такую глупость, устанавливать дома телефон, не имея при этом современного компьютерного оборудования, с помощью которого можно расшифровать счета телефонной компании?
Впрочем, в конечном счете я смог продвинуться в этом деле и остался очень даже доволен, так как не слишком-то рассчитывал на удачу. Мне бросилось в глаза возросшее количество звонков, сделанных из кабинета Скэтлиффа в период сразу за отставкой Файфшира.
Какое-то время оно количественно оставалось на одном уровне, после чего вновь пошло на убыль.
Было ли это совпадением или же составной частью загадки – вот что я пытался понять. Чего я не мог узнать из телефонных счетов, так это кому адресовались звонки. Судя по взимаемым тарифам, вызываемый абонент мог находиться в любом из пяти тысяч самых разных мест в пределах радиуса от ста до семи тысяч миль от Уайтхолла. Тем не менее, работая дотошно и кропотливо, сравнивая тарифы и длительность разговоров, я смог определить, что большая часть звонков приходилась на время после часа дня.
Исходя из того, что звонили в офис, а не по месту жительства, я путем анализа часовых поясов сумел отсечь половину трудящегося населения мира, которая или уже ушла с работы, или же еще не явилась на службу к часу дня по Гринвичу.
В результате я пришел к выводу, что самая вероятная зона – это Восточное побережье Америки, отстающее от местного времени на пять часов. Два часа пополудни здесь равнялись девяти часам утра там. Именно там, на Восточном побережье, находятся Нью-Йорк и Вашингтон, где британская разведка создала свою главную базу.
В офисах наконец воцарилась тишина. Уборщицы и надзирающие за ними секьюрити ушли домой. Я вышел из кабинета и немного прогулялся. Света поблизости не было. Единственной живой душой на всем этаже, помимо меня, оставался ночной охранник, засевший в своей клетушке с кроссвордом. На других этажах тоже установилась тишина, лишь изредка нарушаемая шагами редких охранников.
Я осторожно поднялся к кабинету Скэтлиффа на пятом этаже и с помощью крошечного фонарика как мог обыскал его. В папках не нашлось ничего, что вызвало бы мой интерес. Я переключил внимание на сейф и, вскрыв его без особого труда, взялся за содержимое. На сей раз меня ждала удача: я наткнулся на подробный меморандум от МИ-6, отправленный из Вашингтона Файфширу и датированный 3 июля. В нем шла речь о предполагаемом визите Баттанги в Лондон. По мнению автора записки, риск покушения на жизнь Баттанги в британской столице был велик, о чем он и предупреждал Файфшира. На записке стоял гриф «Совершенно секретно», а сама она предназначалась лично Файфширу. К меморандуму скрепкой был прикреплен небольшой листок с грифом посольства в Вашингтоне, на котором было напечатано следующее: «Убедительная просьба немедленно передать Файфширу». Внизу стояла подпись: «Г.».
Я никак не мог понять две вещи. Во-первых, почему этот самый «Г.», кем бы он там ни был, отправил записку Скэтлиффу, а не лично Файфширу, и почему Скэтлифф запер ее у себя в сейфе. Я сдвинул циферблат часов, под ним располагалась крошечная фотокамера – еще одно ценное изобретение Траута и Трамбулла, – и прежде чем вернуть документы в сейф, сфотографировал их.
