– Да, только моё владение реально.
– Ай, ай, ай! Томас! – протянул он медленно и дразняще. – А я только похвалил отсутствие спеси! Ну а что вы скажете, если моё владение тоже реально?
– Простите за неучтивость , мистер Клаус (вот вам польза от общения с деликатными людьми!), но позвольте поинтересоваться, в чём оно?
– Пожалуйста. Например, я могу видеть в полной темноте, даже читать.
– Но, мистер Том, – запротестовала вдруг Эвелин, – не будем же мы подвергать сомнению… Или требовать доказательств…
– Отчего же нет, досточтимая леди, – ответствовал гость,– хотя и спасибо за вашу искреннюю защиту и участие. Ну хорошо же, я вас удивлю. Здесь можно закрыть окна, плотно закрыть, до полной темноты? Вы будете вести себя, кто как пожелает, а я тут же стану рассказывать, кто и что делает.
– За-бав-но! – весомо произнёс Дёдли.
– А что? – посмотрел я на спутников. – Вдруг и правда он видит!
– Ох, нет, джентльмены! – вздохнула Эвелин.– Пожалуй, мы удалимся. Идём, Алис!
– Нет-нет-нет, – торопливо зашептала малышка, – я останусь, я с Бэнсоном.
Эвелин вышла, а мы занавесили окна, да так, что наступила кромешная тьма.
– Мистер Бэнсон, – произнёс в темноте бесцветный и неторопливый голос, – вы, наверное, очень сильный человек. Судя по шрамам, год назад ваша рука кому-то нанесла увечья.
– Не год. Месяц назад.
– Это не так. Я же вижу.
– Но вы это могли заметить ещё и при свете, – проворчал Давид.
– Это – мог, соглашаюсь. А вот то, что вы потянули себя за нос – это не мог, потому, что это вы сделали только что.
– Что? А? Ну да, ну да, – растерянно проговорил Давид.– Точно, потянул.
– Милая барышня с неземными глазами прижалась к мистеру Бэнсону и гладит его израненную руку. А вот спряталась за его спину!
(Короткое испуганное ойканье Алис.)
– Ах вы думаете, я не вижу! Мистер Том сделал мне пальцами козу, как ребёнку.
– Томас, ты делаешь козу? – спросил меня из темноты Дёдли.
– Делаю, Давид. Вот только что делал.
Вдруг Клаус негромко, но заливисто, со вкусом рассмеялся.
– Пожилой джентльмен, Давид, да? Давид почесал себя не там, где обычно человек почёсывает, когда озадачен!
Послышались шаги, треск и в кают-компанию хлынул свет. У окна стоял, жмурясь, Дёдли и держал в руках сорванную портьеру.
– На старости лет, – ворчал он, – такие страхи…
– Так-так, – взволнованно пробормотал я. – Не догадался вовремя упросить серого лекаря отправиться со мной на корабле, так сейчас не оплошаю. Мистер Клаус! Что хотите просите – едемте с нами!
– Приятно, что не стали выпытывать, как я это делаю, – сказал не сдвинувшийся со своего места Клаус, – потому, что я сам не знаю – как. За приглашение вам признателен, но всё же не поеду.
– Отчего же?
– Мне неинтересно.
– Что именно?
– Всё. Мне здесь у вас всё неинтересно.
– Ах ты, ах ты, – в волнении забегал я взад и вперёд. – Чем же вас удивить-то? А вот! – Я схватил Бэнсона за руку и потащил к Клаусу. – Вот, вы сказали, что шрамам – год, так?
– Шрамам – год, – уверенно подтвердил он.
– Шрамам – тридцать дней! – отчеканил я. – И что с этим связано – не интересно?
– Интересно, и, наверное, очень. Но, видите ли, не настолько, чтобы менять привычное течение жизни.
– Ну хорошо, хорошо. А не угодно ли, мистер Клаус, отобедать с нами?
– И от этого откажусь, хотя и с благодарностью. Ваша кухня для меня неприемлема.
– Неприемлема, как же! – проворчал Давид. – Что сумасшедший – мы выспросили, а что вегетарис
[56]
– нет? Солёные водоросли везу вам из Бенгалии, сушёные грибы – вообще с другого края света, из северной Московии.
Я увидел, что лицо Клауса наполнилось радостью и ликованием, но не кулинарные изыски были тому причиной, нет! А вошла в кают-компанию ничего не подозревающая Эвелин, и в руках у неё был Травник. На этот-то вызолоченный фолиант и смотрел Клаус с какой-то трогательной, мучительной нежностью.
– Вы мне позволите взглянуть? – почти шёпотом спросил он.
Эвелин с готовностью протянула ему книгу, и он, приняв её цепкими руками, подкрался к окну. Здесь он сел на край дивана, раскрыл страницу, другую и, подняв лицо, отыскал меня взглядом.
– А не поеду я с вами, мистер Том, – тихо и просто сказал он, – потому, что вы, как только узнаете обо мне побольше, сами этого не захотите. Слушайте же.
Он положил книгу на колени, накрыл её ладонями, отвернулся к окну и заговорил.
СТРАШНАЯ ТАЙНА НГОРО-НГОРО
(рассказ Клауса из Бремена)
Мои родители и предки – французы, а те, что жили раньше – они, наверное, галлы. Но сам я не очень-то француз. Я родился в Альмании, в городе Бремене. Это потому, что отец уехал, а потом перевёз всю семью из Франции в соседнюю Альманию
[57]
, где в Бременском магистрате
[58]
ему досталось место секретаря: никто не мог лучше него нанести пером на бумагу строку готической прописи.
Когда мне было пять лет, я начал помогать ему. Не вполне серьёзно, а так, на подхвате – заваривал чернила, чинил перья, просеивал песок, чтобы сделать сушь для свежеисписанных листов. А в семь лет я уже бойко читал и писал. Вы слыхали что-либо о Бременской магистратской библиотеке? Целые этажи, заваленные книгами. Океан томов. Сокровища. Вечером я брал у отца длинный, с ажурной виньеткой ключ, запирался внутри и устраивался в одном чуланчике, куда в течение дня заносил украдкою книги. Для чего в чуланчике? Так ведь я жёг магистратские свечи, полдюжины за ночь! Что, если бы кто-то увидел свет в окнах библиотеки ночью? Э, нет, я слишком дорожил своей тайной.
Большинство книг было клирикальных, церковных, но не они занимали меня, нет! Философия и история – вот что было предметом моей страсти. Но здесь я столкнулся с непреодолимым препятствием. Многие из книг, судя по гравюрам и рисункам, я относил к историческим или философским, но прочитать их не мог: не французским и не немецким языком писаны. И я принялся отыскивать в этом океане книг словари. Латинский словарь и греческий я нашёл и за год перевёл и переписал для себя четыре, особенно манившие меня, книги. Но как быть с фламандским, или испанским, или персидским языками? Этих словарей во всей библиотеке не обнаружилось ни одного. Я задумался и нашёл выход. Трудный и страшный, но иного, как мне казалось, не было.
