— Алле!
Звякнула сталь.
— А вот локоть хорош, — кивнул Альба. — И главное есть: безупречно работают ноги.
— Спасибо, — ответила девочка. — Но что было в первом выпаде? Я не заметила. Можно ещё раз?
— Хорошо. Повторяем.
Снова шпага отлетела в сторону. Охватив кистью левой руки запястье правой, Адония пристально посмотрела на нежданного экзаменатора:
— А медленно можно?
— Обязательно покажу, — кивнул бритой головой монах. — Научиться этому не так уж и трудно.
Он провёл медленный контрудар, боковую сшибку, и вдруг Глюзий проговорил:
— Невозможно.
— Что именно? — посмотрел на него мастер Альба.
— Чтобы вывести такой боковой блок, нужно заранее знать, какой силы будет удар и куда он будет нацелен.
— Я и знаю, — согласно кивнул монах.
— Игра в угадайку?
— Нет. Просто знаю.
— Позвольте попробовать? — Глюзий взял у Адонии шпагу.
— Пожалуйста, — вежливо ответил монах.
Глюзий, несколько раз качнувшись взад-вперёд на носках, вдруг произвёл стремительный выпад. Его шпага звякнула и взрыла песок довольно далеко от места поединка.
— Глюзий! — прошептала Адония, глядя на учителя расширившимися, наполненными ужасом глазами. — Ты ведь это нарочно?!
— Невероятное дело, — оторопело пробормотал Глюзий. — Вот, значит, как. Это забавно.
— Ну пожалуйста, скажи, что ты это нарочно!
— Не угодно ли будет вам, мастер, провести учебный бой? — спросил, не отвечая ученице, Глюзий. — Открытым оружием. До первого касания.
— Хорошо, — сказал монах, склонив бритую голову. — Вы выбирайте любое оружие, а у меня — моё.
И он изъял из недр балахона кривой, недлинный, блеснувший жёлтым клинок.
Глюзий сходил к возку и принёс тяжёлую длинную шпагу. Переложил её в левую руку, встал в левостороннюю стойку. Адония заворожённо смотрела как, наметив пару лёгких синистров, её учитель взорвался эскападой перемежающихся дэкстров и выпадов. Звон стали слился не в цепь даже, а в какой — то единый длинный скрежещущий звук. И вот он прервался. Глюзий стоял растерянный, чуть разведя в стороны руки. Его шпага, воткнувшись в песок шагах в десяти от них, медленно раскачивалась. Солнце взблёскивало на эфесе.
— Это опасно, — сказал, опустив клинок, как палку, вдоль ноги, мастер Альба. — Вы сказали — учебный бой, до касания. А удары вели так, чтобы по настоящему поразить. Если я приму ваши правила, вам придётся стать убитым.
— Может быть, — принуждённо пожал плечами Глюзий, — я увлёкся… Ведь то, что происходит — это так необычно…
— Мастера Глюзия никто не мог одолеть в поединке! — звонко, со слезой в голосе сообщила Адония. — Никогда и никто!
— Ещё раз сойдёмся? — предложил Глюзий. — Учебный бой. До касания.
— Я готов, — сказал Альба.
На этот раз Глюзий осторожничал. Далеко выведя шпагу, он держал противника на дистанции, примеривался, выжидал. И вдруг монах, блеснув жёлтым клинком, сам рванулся вперёд, и снова протянулся почти непрерывный скрежещущий звук, и вдруг Глюзий оказался сбитым с ног, и монах так же шлёпнулся рядом, но оба проворно вскочили, разойдясь на три шага.
— Спасибо за бой, — вдруг поклонился монах. — Вы на редкость хороший боец. Единственное, что нас различает — это количество опыта. Но это различие определяет многое, если не всё…
— Подождите! — перебил его Глюзий. — Что значит «спасибо за бой»? Ведь касания не было!
— А, так вы не заметили, — монах приподнял подбородок. Посмотрел на растущие на берегу деревья. Кивнул. — Ваше сердце разделено на две половины.
— Глюзий! — хрипло сказала Адония. — У тебя куртка разрезана. Под левой лопаткой. - Глюзий сбросил куртку, невидящим взглядом уставился на широкий разрез.
— Вы, Адония, надеюсь, владеете иглой? — вежливо поинтересовался монах. — Извините, мастер, за куртку, но иначе вы бы не поверили. Теперь позвольте попрощаться. Заботы зовут. Спасибо за уху и за хорошую компанию.
И, поклонившись, вскарабкался на берег, мелькнул между деревьями и исчез.
Исчез. Глюзий подошёл к костру, бросил в него пару веток. Аккуратно свернул и положил сверху куртку. Оба сидели на нагретых солнцем плоских камнях и смотрели, как зеленоватый огонь съедает быстро чернеющую, хорошо выделанную кожу. Вот от куртки остался лишь бурый пепел.
— Ты можешь быть уверен, Глюзий, — тихо проговорила Адония. — Я никому не скажу.
— Может, убить тебя здесь, — медленно проговорил Глюзий. — Как раз ведь нет никого. Тогда точно не скажешь.
Это была не шутка. Это была твёрдая мысль, неосторожно высказанная вслух. Адония онемела. Бежать? Куда? В море? Так ведь и плавать она не умеет…
Адония сглотнула вязкую слюну. «… А эмоции фехтовальщика губят».
— Ты уверен, — с трудом разомкнув губы, сказала она, — что этот монах не смотрит на нас из-за деревьев? — И, встав и направившись к возку, добавила: — Пёс ничейный.
Влезла на облучок, повернула бледное лицо к морю. Не торопясь, подошёл Глюзий. Сказал:
— Давай считать это шуткой.
Адония не ответила.
Вдруг на берегу, над их головами послышался короткий свист. Между деревьями показались два всадника. Направились в сторону спуска.
— Ты помнишь, — торопливо заговорил Глюзий, как ты поступила однажды с Регентом? В кают-компании? Помнишь, как все капитаны восхищались тобой? Как аплодировали? Повтори, пожалуйста, этот поступок. Ну, не досадно ли потерять всё, что было?
Адония отвела взгляд от покрытого солнечной рябью моря. Посмотрела Глюзию в сузившиеся глаза. Сказала тихо:
— Ладно. Прощён.
Широко улыбаясь, уже скакали к ним Регент и Фердинанд. Из-под копыт вылетали и грузно шлёпали комья сырого песка.
Пепелище
На ночь Адония устроилась в своём возке. Мужчины же сидели возле костра, негромко переговаривались.
— Задержались потому, — поглаживая свежеобритый подбородок, объяснял Глюзию Регент, — что долго высматривали, где их пятый.
— Да! — подхватил обладатель короткой густой бороды Фердинанд. — Всё сходилось! Два года уже здесь пропадают люди. Так? Так. По тракту уже боятся ездить. Так? Так. Шериф уже дважды посылал войска, и они прочёсывали всё побережье, и нападения на экипажи прекращались. Так? Так. Но войска уходили, и люди опять начинали пропадать.
— Пятеро, — сказал Регент. — Двое — бывшие контрабандисты. Двое — беглые каторжники. Один — беглый матрос. Каждый — несерьёзный боец. Любого можно выпускать против Адонии. Конечно, хорошо бы, придерживая в сторонке, отдать ей всех пятерых, по очереди. Но патер сказал — достаточно одного.
