— Ах, хороша, волчица! Ах, хороша!
Решив показаться в этих обновках патеру, Адония вышла в холл и здесь вдруг остановила опустошающего последний дорожный ящик слугу:
— Что это? — спросила она, забирая у него тяжёлый, шириною в полфута, зелёный пояс с прикрепленным к нему прямым кортом в зелёных же ножнах.
Корт оказался простым, без украшений, рабочим оружием; Адония его отцепила и вернула слуге. А вот пояс она, обернув вокруг талии, затянула и, пробормотав — «зелёное и коричневое — просто чудо», — вышла из бастиона. Как бы любуясь грациозными, полными жизни движениями собственного молодого, сильного тела она шла по мощёной плоским камнем улочке, поглядывала сквозь щёлочки век на нежаркое, уже обещающее близкую осень солнце, и улыбалась. Навстречу, со стороны фехтовального поля шагал кто-то незнакомый — с оружием, в наложенных на тело тусклых латных пластинах — не слуга. Приблизившись, Адония заметила, что он и не из капитанов — просто боец. И этот боец, будто споткнувшись, встал, словно столб и, выкатив на неслыханно смело одетую девицу изумлённые глаза, замер. Остановилась и Адония. Легко поведя плечами под нарочно незашнурованной рубахой, она приятельским тоном спросила:
— Что, хороша?
Вместо ответа латник стащил с головы металлический шлем и, скрипя железом, низко склонился.
Этот наряд стал для Адонии её повседневной одеждой. В нём она и встретила вернувшихся из похода тяжело нагруженных капитанов.
Снова длинные вереницы возов сгрудились возле «ромбового» подвала. Сияя улыбкой, с вызывающе взрослым уже, ясно угадываемым под незашнурованной рубахой телом, она подходила к Регенту, Глюзию, Фердинанду и всех по очереди обнимала.
— Как прошло лето, красавица? — радостным голосом, громко спросил Регент.
— Довольно удачно, — ответила, тряхнув гривой рыжих волос, Адония. — Разок замуж сходила.
— Что ещё за приключения? — тут же поспешил уточнить Цынногвер.
— Да пустяки. Соберёмся в кают-компании, там и узнаешь.
Регент хотел спросить ещё что-то, но его остановил подошедший к нему, загадочно улыбающийся Филипп. Он указал на белые кожаные панталоны Адонии и довольно проговорил:
— А ведь лошер-клоты — мои! А твои роскошные платья — ку-ку.
Регент, удручённо разведя руками, запустил пятерню в карман камзола и, блеснув большой алой искрой, отдал Филиппу «Око вампира».
— Интересно, — заметила, улыбаясь, Адония. — Вы кроме как на меня заключаете ещё какие-нибудь пари?…
Вечером, завершив подсчёты привезённых денег и стоимости награбленной клади, Люпус принялся подводить итог. Сверяясь с занесёнными на бумагу сальдо, он, скрипя мелом, аккуратно выписывал на чёрных досках «взнос» в общую сокровищницу того или иного капитана. И, в соответствии с итоговой суммой, перевешивал эти доски: те, на которых были цифры крупнее — влево, в начало шпалеры, а с меньшими — назад, вправо. Однако самая первая доска была совершенно чистой. Закончив перевешивать все остальные доски, Люпус подошёл к ней и написал вверху имя: «Эстэр».
— Какой-то новичок, да? — перекрикивая оживлённые голоса капитанов, поинтересовался Регент.
И вдруг голоса смолкли. Взгляды присутствующих впились в написанную на доске цифру. Невероятно: она была неизмеримо больше, чем сумма всех привезённых капитанами денег.
— Кто такой этот Эстэр? — произнёс, нервно дёргая бороду, Фердинанд.
— Не кто такой, а кто такая, — небрежно ответила ему откинувшаяся в мягком кресле Адония. — Эстэр — это я.
— Но ка-ак?! — промычал Фердинанд. — А, джентльмены? Что это значит?
— Это значит, — ответил с довольным смешком Люпус, — что наша Адония сумела очаровать одного весьма состоятельного барона. В день свадьбы она, — такая нежданная неприятность, — стала вдовой, и всё перешедшее к ней состояние пожертвовала — вполне законно! — монастырю «Девять звёзд».
— Ну, знаете ли, — потрясённо проговорил Цынногвер, — это не волчица.
Он подошёл к креслу, встал на колено и торжественно, с чувством, принял и поцеловал Адонии руку. Встал и добавил:
— Это не волчица. Это всесильная ведьма какая-то!
В громе заполнивших кают-компанию бешеных аплодисментов никто не услышал, как при этих словах патер Люпус болезненно простонал.
Деция
«Загружали» живую кладь в зал номер девять. Адония наблюдала, как Глюзий, в один взгляд оценивая, отводил в сторону сильных, крепких мужчин. Отобрав их ровно десяток, он махнул кому-то из окружавших группу невольников вооружённых бойцов:
— На подготовку!
Пленников увели. Адония, задумчиво склонив голову, сообщила сама себе:
— Значит, Глюзий своего решения не изменил. Любопытно будет увидеть.
Она и увидела.
Вместе с прочими капитанами и теми немногочисленными кнехтами
[12]
, которые обеспечивали техническую сторону деции, Адония стояла, чуть склоняясь над перилами, на кольцевом балконе внутри ристалищной башни. Внизу, по кругу, выстроились обречённые на смерть. Сам Глюзий, признанный в братстве авторитет, дьявольски ловкий и непобедимый боец, стоял, как и все, на ожидающем крови пятаке ристалища, и верёвочная петля охватывала его мощную загорелую шею.
Цынногвер, склонясь над перилами, музыкальным голосом прокричал условия боя
[13]
, Фердинанд сделал жест кнехтам — и верёвки упали.
Адония, вцепившись в балясины так, что побелели костяшки пальцев, жадно ловила взглядом каждое движение всплеснувшегося внизу чудовищного балета. Гибкое тело её едва заметно вздрагивало и покачивалось, как будто это она там, внизу, уклонялась и наносила удары.
Глюзий до обидного легко выиграл децию. Двое из обречённых сильно подпортили ему ценность победы. Они, едва лишь поняли, что им всем предстоит, отказались от схватки и громко призывали товарищей по несчастью не убивать друг друга по прихоти стоящих на балконе безумцев. Глюзий так и прирезал их, не оказывающих ему никакого сопротивления. Затем он отыскал спрятавшегося во внутреннем лабиринте башни последнего уцелевшего, выгнал его на круг и там просто разоружил.
— Одного оставить для следующей деции, патер? — прокричал он, подняв лицо к балкону.
— Конечно, оставь, сын мой, — проговорил добрым голосом Люпус. — И отведи его в зал с каминами.
Адония, учащённо дыша, подкралась к Цынногверу.
— Скажи, — полушёпотом спросила она, — что же, капитаны — все-все прошли этот экзамен?
— Все-все, — ответил ей Регент.
— Тогда вот что. Сходи в зал номер девять и отбери десяток и для меня.
