И, взяв лежащий отдельно замок, он продолжил:
— Вот, кстати, о кремне. Смотри. Камень зажат винтом так, чтобы та грань, которая бьёт в кресало, была острой — но не как игла, а как долото. Видела когда-нибудь долото? Хорошо. Тот кремень, что остро-узкий, выбивает узкий же снопик искр. А тот, что остро-широкий — выбивает такой сноп, что он накрывает всю линию пороховой полки. Вот тебе дюжина кремней. Какой из них, на твой взгляд, самый удобный?
Адония, заинтересованно склонившись над россыпью чёрных камешков, перекатывала их пальцем.
— Вот этот! — подняв раскрасневшееся лицо, указала она.
— Точно! — мгновенно откликнулся Филипп. — Видишь, как удачно обколот! Знай: бывалый стрелок обязательно имеет в кармане с полдюжины хороших запасных кремней.
— А у нас найдётся полдюжины хороших? — азартно спросила Адония.
Филипп, понимающе переглянувшись с сидящим в углу над какой-то книгой монахом, молча достал из-под стола оружейный ящичек и, открыв его, высыпал перед ученицей штук сто кремней.
— Выбирай, — добродушно сказал он. — А я пока пойду мишень поставлю.
— Сегодня?… — радостно спросила Адония.
— Да. Выбери себе свои собственные кремни, снаряди пару пистолетов — и выходи.
Спустя полчаса Адония, накинув меховую безрукавку и Длинный плащ, выбежала во дворик хутора. Но, увидев, чем занят Филипп, она озадаченно остановилась. Тот спускался с длинной, приставленной к высокой сосне лестницы, а на дереве, высоко, между ветвями, белела развёрнутая к земле мишень.
— Это что же такое? — осторожно поинтересовалась Адония, предполагая какой-то подвох.
— Белая мишень, — деланно удивляясь её вопросу, ответил Филипп. — Будет хорошо видно, куда войдут пули.
— Шутник, — неуверенно проговорила Адония. — Кто же стреляет вверх? Ведь когда пистолет поднимешь вверх — порох с полки осыплется.
— Молодец! — похвалил её Филипп. — Правильно мыслишь.
Он убрал лестницу, а вместо неё принёс небольшое ведёрко, до половины наполненное водой.
— Что, — спросил он, — случится с водой, если я ведро вскину дном вверх?
— Вода выльется на тебя! — уверенно сказала Адония.
— Хорошо, — кивнул ей Филипп. — Смотри же. Я вскину его десять раз — и на меня не прольётся ни капли.
И он с силой махнул ведром, сделав круг, и ещё один, и ещё…
— Вот, — подытожил он, передавая ведро Адонии. — Вся вода — на месте. Сама попробуй.
Адония, с явным азартом схватив ведро, так же покрутила им и, посмотрев на оставшуюся на месте воду, расхохоталась:
— Да! Когда быстро крутишь — вода не успевает вылиться!
— Так и порох, — ответил Филипп, доставая заряженный пистолет, — не успеет осыпаться. Нужно только нажать на самом взмахе…
И, вскинув руку, он выстрелил.
Мотнув головой, как бы освобождая уши от ударившего в них грохота, Адония подбежала, взглянула вверх, на мишень.
— Точно в центр! — восхищённо прошептала она.
— Давай теперь ты, — распорядился Филипп, передавая ей второй пистолет.
Адония, слегка выпятив нижнюю губу, со знанием дела осмотрела кремень, порох на полке, перевела взгляд вверх, к мишени — и круговым быстрым движением, как только что ведёрко с водой, вскинула пистолет и спустила курок. Выстрел сбил вверху ветку и она, кружась, замелькала вниз, вниз… Адония, уклоняясь от неё, отступила вбок, не отрывая взгляда от мишени. Однако на ней оставалась единственная пробоина — от пули Филиппа.
Сам Филипп, так же внимательно изучив последствия выстрела, очень серьёзно заметил:
— Разумеется, ты и целилась в ветку.
Учитель и ученица посмотрели друг на друга, и разом оглушительно расхохотались.
Умугай-Кыч
Вечером Адония, испытывая затаённую, лёгкую симпатию к Филиппу, сидела рядом с ним возле маленького камина. Сидели молча, зачарованно смотрели в огонь. Люпус, нахохлившись, как старый филин, сидел в углу над всецело захватившей его книгой.
С шумом вошёл, ударив дверью, озябший Маленький. Он весь день готовил стрелковое поле в миле от хутора, на огромной поляне, расставляя по её краям тяжёлые дощатые мишени. Кнехт с порога провозгласил радостное приветствие, но ему никто не ответил. Тогда тихо, ступая на носки, он прошёл, разделся, набрал в озябшие руки хлеба, колбасы, чеснока, кружку с водой и подсел робко к камину.
— Я не ожидала, — задумчиво проговорила Адония, — что эти уроки так захватят меня.
— Да, — не отводя взгляда от пляшущего огня, кивнул Филипп. — Я специально придумывал неожиданные штуки, вроде мишени над головой, чтобы тебе с самого начала было интересно.
— И завтра будут неожиданные штуки? — сладко замирая, спросила Адония.
— Разумеется.
— А какие?
— Ну, например, ты будешь стрелять сидя в седле, со скачущего коня. Маленький специально на одном краю поляны ставил крупные мишени, обведённые по контуру чёрной краской. Чтобы на снегу выделялись.
— Как забавно. Спасибо, Маленький. Хоть ты и свинья: воняешь чесноком, когда люди ведут вежливую беседу. Куда пошёл, дурачок? Я ведь шучу. Сиди, грейся.
— Кстати, Маленький не только добротно ножи мечет. Он и стреляет недурно. И это — если принять во внимание, что его никто не учил.
— А у тебя, Филипп, был учитель?
— О да. Настоящий, действительно редкий стрелок.
— Расскажи!
— Он был русский, тунгус.
— Что такое тунгус?
— Народность такая.
— Так он был русский или тунгус?
— Ты знаешь, в этой дикой стране намешано столько народов, что удобнее о всех них говорить как о русских.
— А как звали этого тунгуса?
— Номок.
— И он был редкий стрелок?
— Поистине редкий. Ружьё имел допотопное: тяжёлую, длинную, с несверлёным стволом фузею. Но бил из неё так, что никто из наших, с новенькими мушкетами, с ним сравниться не мог.
— Из наших?
— Ну да. Лет пять назад мы на небольшом корабле ходили на север. Имелось там одно дельце. Вышло так, что мы задержались, и льды нас не пустили обратно. Пришлось зимовать на острове, где также зимовали охотники. У одного из них я почти полгода и был в учениках. Успел даже немного приобщиться к магии.
— Стрелковой?!
— Ну конечно.
— А мне можешь что-нибудь рассказать?
— Ну… Кое-что. Например, могу рассказать, что такое «умугай-кыч».
— Тунгузское слово?
— Да.
