– Разумеется.
Устроившись на стуле, Эстер подумала, что сейчас и впрямь хорошо бы сначала выпить обещанную миссис Хорн чашку чая, а потом уже переодеться, снова влезть в тесные туфли и отправиться на консультацию к какому-то адвокату.
Оливер Рэтбоун был отнюдь не «каким-то адвокатом»; он имел репутацию одного из самых блестящих судебных защитников и ценил себя соответственно. Стройный мужчина среднего роста, одетый изящно, но неброско; только присмотревшись, можно было подметить сперва высокое качество ткани, а затем – безупречный покрой костюма, сидевшего на владельце без единой морщинки. Светлые волосы обрамляли узкое лицо; обращали на себя внимание длинный нос и чувственный рот прекрасной формы. А в целом Оливер Рэтбоун производил впечатление сдержанного и очень умного человека.
Его уютный кабинет освещался люстрой, свисающей с украшенного роскошной лепниной потолка. В дневное время помещение наполнялось светом, льющимся сквозь три больших подъемных окна, которые сейчас были задернуты шторами из темно-зеленого бархата. Из мебели внимание привлекали стол красного дерева и очень удобные на вид стулья.
Рэтбоун провел гостей в комнату и предложил сесть. Поначалу он произвел на Эстер не слишком благоприятное впечатление; казалось, адвоката больше заботит удобство дам, чем суть предстоящего разговора. Однако впечатление это мгновенно рассеялось, стоило ему перейти к делу. Голос Рэтбоуна ласкал слух, а четкость дикции просто поражала. Что же касается интонации, то она потом еще долго преследовала Эстер.
– Итак, мисс Лэттерли, – начал он, – мы должны уточнить, что вы скажете на суде. Вы ведь понимаете, что вам не удастся отделаться кратким изложением известных вам фактов. Вас так просто не отпустят.
Раньше Эстер об этом как-то не задумывалась, а теперь вдруг поняла, что подсознательно представляла себе допрос именно так. Она было решила все отрицать, но тут осознала, что адвокат легко читает ее мысли, и передумала.
– Я ждала ваших инструкций, мистер Рэтбоун. И потому не составила собственного мнения.
Губы адвоката тронула очаровательная улыбка.
– Вот и славно. – Он прислонился к краю стола и серьезно оглядел гостью. – Сначала я буду задавать вам вопросы. Вы ведь мой свидетель, не так ли? Я попрошу рассказать подробности вашей семейной трагедии – попросту, с вашей точки зрения. То, чего вы сами не пережили, а знаете с чужих слов, лучше не упоминать, иначе судья тут же предупредит присяжных о том, что они не должны принимать ваши слова во внимание. И каждый раз, когда он будет вас таким образом останавливать, доверие присяжных будет падать. В конце концов они подвергнут сомнению все ваши показания.
– Понимаю, – заверила его Эстер. – Я буду говорить лишь то, что знаю сама.
– Вы легко можете сбиться, мисс Лэттерли. Ведь дело это затрагивает ваши самые глубокие чувства. – Он устремил на нее ясный взгляд своих лукавых глаз. – Все не так просто, как кажется на первый взгляд.
– Много ли шансов у Менарда Грея избежать виселицы? – хмуро спросила Эстер. Она умышленно выбрала самые резкие слова. Рэтбоун был не тот человек, с которым стоило изъясняться иносказаниями.
– Мы сделаем все, что можем, – ответил он, и лицо его несколько омрачилось. – Но я не рискну поручиться, что исход будет благоприятным.
– А что вы называете благоприятным исходом, мистер Рэтбоун?
– Высылку обвиняемого в Австралию, где у него со временем возникла бы возможность начать новую жизнь. Но вот уже три года, как туда отправляют лишь тех, кто приговорен к пятнадцати и более годам… – Он помедлил.
– А неблагоприятный? – еле слышно спросила Эстер. – Виселица?
– Нет, – сказал Рэтбоун, чуть подавшись вперед. – При неблагоприятном исходе ему суждено провести остаток жизни где-нибудь в Колдбат-филдз
[4]
. Лично я предпочел бы виселицу.
Некоторое время она молчала – после услышанного просто нечего было сказать, а какая-нибудь банальность прозвучала бы как никогда глупо и болезненно. Калландра неподвижно сидела в углу комнаты.
– Что мы можем сделать? – спросила Эстер спустя несколько секунд. – Пожалуйста, посоветуйте мне, мистер Рэтбоун.
– Отвечать только на мои вопросы, мисс Лэттерли, – сказал он. – Ничего не добавлять от себя, даже если это будет вам казаться очень удачной идеей. Сейчас мы все обсудим, и я определю, что произведет на присяжных благоприятное впечатление, а что может повредить делу. Они не знают всей вашей истории; многое из того, что совершенно ясно для вас, может показаться им сомнительным. – Он улыбнулся: глаза блеснули насмешливо и печально, уголки рта чуть изогнулись. – И их представления о войне тоже могут сильно отличаться от ваших. Вполне возможно, что все без исключения офицеры – тем более имеющие боевые ранения – являются для них героями. И если мы неуклюже попытаемся убедить их в обратном, для них это будет настоящим крушением идеалов. Подобно леди Фабии Грей, они верят только в то, во что хотят верить.
Эстер внезапно со всей ясностью вспомнила Шелбурн-холл и искаженное, мгновенно постаревшее лицо Фабии, когда единым ударом были уничтожены все ее иллюзии, все сладкие воспоминания о прошлом.
– Горечь утраты часто порождает ненависть, – продолжал Рэтбоун, словно читая мысли Эстер. – В таких случаях мы ищем виноватого, потому что можем справиться с болью лишь при помощи гнева. Ведь это, согласитесь, самый простой выход.
Эстер невольно вскинула глаза и, встретившись взглядом с адвокатом, едва не вздрогнула – настолько проницателен был этот взгляд. Он и ободрял, и в то же время приводил в замешательство. Нет, этому человеку она никогда не смогла бы солгать. Слава богу, сейчас в этом не было никакой необходимости!
– Вам не стоит объяснять это мне, мистер Рэтбоун, – произнесла она и слабо улыбнулась в ответ. – Я уже достаточно долгое время провела дома, чтобы понять, что многие здесь предпочитают лелеять свои иллюзии, отвергая ту толику правды, которую я могла бы им предложить. Уродливая действительность невыносима, если не соседствует с настоящим героизмом; терпеливый труд, невзирая на невзгоды, верность долгу, когда, казалось бы, все цели утрачены, смех сквозь слезы… Но вряд ли это удастся выразить словами – если человек сам не прошел сквозь все это, он просто не поверит.
Лицо Рэтбоуна осветилось внезапной улыбкой.
– Вы более благоразумны, мисс Лэттерли, чем я ожидал. Теперь у меня забрезжила надежда на успех.
Эстер почувствовала, что краснеет, и немедленно разозлилась. Надо будет поговорить с Калландрой и выяснить, что та успела нашептать адвокату. Хотя, скорее всего, Калландра тут ни при чем; столь нелестное мнение об Эстер Рэтбоун наверняка составил после беседы с этим несчастным полицейским Монком. Если не считать нескольких мгновений полного взаимопонимания, Монк и Эстер ссорились постоянно. Да инспектор ни от кого и не скрывал, что считает Эстер заносчивой особой, вдобавок склонной совать нос в чужие дела. Хотя, конечно, первой свои взгляды на характер и замашки Монка высказала именно Эстер, причем со всей прямотой.
