Он отпил еще вина.
– Ну как? – ответил вопросом на вопрос. – А как тебе нравится такое положение?
Он посмотрел на Аннику и принялся жевать дальше.
Она слегка пригубила из бокала. Ей не нравились красные вина, а это было тяжелым, тягучим и густым, как глина.
– Я думаю, что это страшно – быть разведенным, – сказала она и посмотрела ему в глаза. – Я очень скучаю по детям, мне кажется, что я не живу, когда они не со мной. К тому же я просто не выношу новую… сожительницу Томаса.
Она едва удержалась от более хлесткого определения.
– Почему?
Было видно, что разговор забавляет Халениуса.
– Потому что она целиком состоит из штампов. Я вообще не понимаю, что Томас в ней нашел.
– Значит, ты думаешь, что она разбила твою семью?
Анника изо всех сил сжала рукой вилку.
– Конечно, разбила. До нее так и не дошло, что дети должны быть все время со мной.
Джимми Халениус посмотрел в свою тарелку.
– Ты сама в это веришь? – спросил он, не глядя на Аннику. – Не вы ли с Томасом сами, своими руками, разбили свою семью?
Анника была так поражена его словами, что уронила вилку.
– Что ты можешь об этом знать? – спросила она и сама удивилась искусственности своего тона.
Он поднял глаза и рассмеялся.
– Нет, я ничего о вас не знаю, но зато я знаю, какие ошибки совершил я. Жить со мной было сущим мучением. Я не общался с женой. Я был готов начать мировую войну из-за пустяка, но не решал по-настоящему важные дела. Я всегда считал, что жена должна без слов понимать, что я хочу. Я мог начать пять предложений кряду со слова «я». Ты понимаешь, насколько я был эгоцентричен?
Анника посмотрела на него и горько рассмеялась.
– Ты описал почти что меня саму, – удивленно сказала она. – Я тоже была несносной женой.
Произнося эти слова, она была убеждена в их истинности.
– Я не разговаривала с ним о его душевном состоянии, хотя понимала, что он мне изменяет. Я просто ему мстила, я мстила много месяцев, вместо того чтобы сказать за что. Он, естественно, ничего не понимал.
Официант спросил, не хотят ли они что-нибудь еще, и Джимми посмотрел на часы.
– Может быть, зайдем еще куда-нибудь и выпьем? – спросил он.
Анника вдруг вспомнила, что в половине седьмого утра у нее самолет в Малагу.
– Черт! – воскликнула она и тоже посмотрела на часы. – Я же еще не собралась.
– Ты куда-то едешь?
– Я должна быть в Арланде в половине пятого утра.
– Можно подумать, что ты не имеешь ни малейшего представления, что тебе надо взять с собой, – безмятежно заметил Халениус.
– Да, спасибо тебе за ужин, – сказала она и потянулась за сумкой.
Статс-секретарь посмотрел счет и заплатил, попросил официанта вызвать такси и помог Аннике надеть куртку.
На улице шел снег. Снежинки носились в воздухе и, словно иголки, кололи ей лицо. Вывеска над дверью дребезжала на ветру. По середине улицы прошла толпа молодых людей в английских ветровках, размахивавших винными бутылками и мобильными телефонами. Анника отвернулась.
Со стороны Эстерлонггатан появилось такси, и Халениус спустился с крыльца, придержав дверь.
Он был не очень высок, но все же выше Анники сантиметров на десять.
– Куда летишь? – спросил он.
– В Малагу, – ответила она, увидев приближавшуюся машину.
– А, в Испанию, – сказал он. – Entonces, vamos a salutary como los españoles!
[3]
С этими словами он обнял ее, притянул к себе и нежно поцеловал сначала в левую щеку, а потом в правую.
– Испанцы целуются два раза, – сказал он. – Вспомни об этом, когда будешь в Малаге.
Он отпустил ее и улыбнулся, но взгляд у него был напряженным.
Такси остановилось возле них.
– Я тебе позвоню, – сказал он и открыл заднюю дверцу такси.
Анника уселась в салон. Халениус закрыл дверцу, подняв воротник, пошел по улице и вскоре скрылся за углом.
– Куда поедем? – спросил шофер.
Анника вдруг поняла, что намного важнее знать, куда едешь, чем что-то знать о какой-то Кошечке.
Вторник. 4 января
Свет был таким нестерпимо ярким, что Анника невольно зажмурилась. Она на несколько секунд остановилась на трапе, прежде чем снова смогла открыть глаза и спуститься на взлетную полосу, чтобы идти к зданию аэропорта.
Колени и спина затекли и болели. Лоукостеры не шутили, когда начали работать под девизом: «Вы платите только за полет». Рейсовые городские автобусы в Стокгольме были просто райским местом по сравнению с бочками с сельдью, прилетавшими в Малагу.
Было тепло, не ниже двадцати градусов. В воздухе над бетонными плитами висел запах авиационного топлива и жженой резины. Она нырнула в автобус, собравший всех пассажиров рейса, и тут же поняла, что сделала ошибку, оставшись в куртке. Беспомощно, словно опрокинутый на спину жук, попыталась снять ее, но безуспешно. Пришлось, потея, трястись до самого входа в аэропорт.
Было такое впечатление, что все летное поле – одна громадная стройплощадка.
Грохот бетономешалок и экскаваторов доносился и в отделение выдачи багажа, где по транспортеру нескончаемой рекой ползли – со скрежетом и скрипом – чемоданы, спортивное снаряжение и бог весть что еще.
– Ты не знаешь, где тут можно взять напрокат автомобиль? – спросила Анника у пожилого человека с большим животом и с еще большей сумкой для гольфа.
Он в ответ указал в сторону таможни и направо.
Анника сбросила наконец куртку, положила ее в дорожную сумку и влилась в поток выходящих из аэропорта пассажиров.
Этажом ниже отделения выдачи багажа Анника обнаружила большой зал проката автомобилей и нерешительно пошла вдоль рядов стоек. Все как обычно – «херцы» и «авис», за другими, более дешевыми моделями выстроились огромные очереди местных жителей.
В конце концов Анника прошла все ряды и остановилась в конце зала.
В углу она нашла обшарпанную стойку, за которой дремала усталая девушка. На бирке было написано: «Хелли Холлис». Какого черта, подумала Анника и взяла «форд-эскорт».
Потребовалась четверть часа, чтобы найти машину в гигантском гараже. Дорожную сумку Анника бросила в багажник, а пакет, блокнот с записями, мобильный телефон, фотоаппарат, новейший путеводитель, купленный в Арланде, положила на переднее пассажирское сиденье.
Потом она уселась за руль и включила мобильный телефон.
