Четверть девятого.
Он садится в кухне. Подземный туннель манит его, но сегодня он туда не пойдет. Завтра, когда в прачечной никого не будет. Сегодня – только короткий визит в комнату свиданий. На этот риск он обязан пойти.
В половине одиннадцатого он поднимается на лифте. Оставляет дверь лифта приоткрытой, но это, судя по всему, напрасная предосторожность. В комнате никого нет, лампы погашены. Быстро подходит к дивану и откидывает подушку.
Конверт на месте.
На этот раз голубой и не такой толстый.
Восемнадцать писем. Ян сосчитал их, сидя за кухонным столом и прислушиваясь к мирному дыханию детей в спальне. Но ему интересно только одно письмо. Оно адресовано ему. «Яну», написано на конверте, и он торопливо рвет его, как дети рвут обертку на рождественских подарках.
Небольшой листок бумаги. Короткое послание, написанное карандашом, почти без нажима, тонкими, еле заметными линиями. Он читает и перечитывает странные слова:
Ян, Белка помнит тебя, как помнят мечту, как помнят стихи или светящееся облако на небе.
Я помню тебя, помню тебя, помню тебя.
Я все еще надеюсь выйти из зверинца. Пока не получается, но ты можешь меня увидеть, у меня отличное гнездо.
Выйди из леса и посмотри.
Ответ. Ответ от Рами. Ян опускает письмо, пальцы его дрожат. Он смотрит в окно, видит мертвенный свет в окнах больничного коридора… и с трудом подавляет желание пойти туда прямо сейчас и разыскать палату Рами.
40
– Кит Мун на пару с Топпером Хидоном!
[6]
Ничуть не меньше! Классно звучишь, парень! – восклицает Реттиг. – Застрял в восьмидесятых.
Ян выбивает последнюю дробь на малом барабане и кладет палочки. Он просидел за ударными почти час, и музыка, как ни странно, заставила его забыть про письмо из больницы.
А тут еще Реттиг с его комплиментами… приятно, конечно, и Яну не хочется рассказывать ему про скверные новости из «Полянки».
Хочется, не хочется, но рассказать надо. Когда все уходят и в репетиционном зале остаются только он и Парс Реттиг, Ян решается.
– Наш детский сад… подготовительная школа по ночам работать не будет. Ночные смены отменяются.
Реттиг собирает инструменты.
– Когда? – коротко спрашивает он.
– Скоро… На следующей неделе. Всех детей рассовали по приемным семьям.
– Я знаю.
– Но ты понимаешь, что это значит?
– Что?
– Это значит, что по ночам там никого не будет… Похоже, с письмами придется завязать.
Реттиг покачал головой:
– Подумай хорошенько, Ян.
– О чем тут думать?
– Что это значит, когда что-то закрыто?
Ян встал с табуретки, отложил палочки и посмотрел на руки. Надо же – даже мозоли натер.
– Это значит, что двери заперты и никто туда войти не может.
– Совершенно верно – без ключей никто и не войдет. Но ведь у тебя-то есть ключи к «Полянке»?
– Есть.
– Так в чем же дело? Самое важное, что «Полянка» пуста… Ночью там никого нет, правда?
– Ну, нет.
– И если у кого-то есть ключи от помещения, где никого нет, то в чем дело? От пустого помещения? Входи и делай что хочешь.
– Если нет наблюдения.
– Никакого наблюдения ночью за «Полянкой» не ведется. Я и есть наблюдение… – Реттиг застегнул футляр с гитарой. – Но паузу с письмами все равно придется сделать. У нас в Патриции через пару недель будут учения… отработка мер безопасности при пожаре, а это значит, полная неразбериха, пока все опять не устаканится.
Ян молча кивает, но думает он о другом. Странные звуки в бесконечных подвальных ходах.
– А подвалы в Патриции? Там что, никого нет по ночам?
– О чем ты?
Ян вовсе не собирается признаваться, что он там был.
– Доктор Хёгсмед говорил про подвальные коридоры… сказал, что малоприятное место.
– Доктор Хёгсмед – шеф, а что это значит, по-твоему? А вот что: доктор Хёгсмед не знает ни хрена. Сам-то он там и не бывал никогда. Ну, в лучшем случае, прошел метров пять.
– А кто-то другой там ходит?
Реттиг пожал плечами:
– Ходит и ходит… Это своего рода зона отдыха в больнице. Больным из открытых отделений разрешено ей пользоваться. Там бассейн, маленькая капелла, кегельбан… всего понемногу.
– Из открытых отделений, – повторил Ян. – А они что, совершенно безопасны?
– Как правило, да… но кто знает, что им взбредет в голову. Так что надо быть настороже.
Это уж точно. Надо быть настороже. Все время надо быть настороже. Рами… Рами сейчас близко, как никогда, и он решается напрямую спросить у Реттига.
– А если ты на меня наткнешься там, внизу… поднимешь тревогу?
Реттиг помрачнел. Вопрос ему явно не понравился.
– Ты туда не попадешь, Ян… И что тебе там делать? Хочешь посмотреть, как психушка выглядит изнутри?
– Вовсе нет… Это вопрос не про меня, а про тебя. Я спросил – заложишь или нет?
– Мы друзья. – Реттиг пожал плечами. – А друзей не закладывают. Так что я просто сделаю вид, будто не заметил… Но и помочь ничем не смогу, если тебя застукает кто-то другой. Буду все отрицать, как в том американском сериале.
На большее Ян и не надеялся.
– Ну что ж… придется импровизировать.
– А по ночам все импровизируют, – неожиданно сообщает Реттиг.
– В каком смысле?
– Дни в Патриции расписаны по минутам, все по режиму. А ночью… ночью может все что хочешь случиться. Особенно если луна полная…
Ян не задает больше вопросов. Что бы там Реттиг ни говорил, играл он сегодня не особенно хорошо. Вялые офф-биты, ненужные паузы… Он не создан для работы в группе.
Ночью ему снится жуткий сон про Алис Рами. Он идет с ней по проселку. Все вроде бы замечательно, но, когда он опускает глаза, вдруг замечает, что собака, которая бежала рядом с ними, вовсе не собака.
Это дикий зверь, помесь рыси и дракона.
– Пошли, Рёссель, – говорит Рами, не глядя на Яна, и прибавляет шаг. Чудовище издевательски ухмыляется и бежит за ней.
Ян остается один. В темноте.
«РЫСЬ»
Пора кончать эту идиотскую затею.
Он решил твердо – немедленно освободить Вильяма. Прямо сейчас. Сорок шесть часов, он планировал сорок шесть часов – что за бред! Двадцати четырех больше чем достаточно. Он быстро углубился в лес.
