Его план. Его тщательно продуманный план…
Ян остановился в кустарнике. Ноги промокли, и силы были на исходе.
Заперт в бункере. Единственное общество – игрушечный робот. Он огляделся, и вдруг его пронзила мысль, насколько идиотской и нелепо жестокой была вся затея. Немедленно, немедленно, немедленно надо с этим кончать. Эта история должна прийти к счастливому концу. Немедленно.
Он долго не решался выйти из леса. Лучше бы его никто не видел. Но в конце концов пошел на свет. Это был район многоквартирных домов с большими внутренними дворами, уже подготовленными к зиме, – привезли ящики с гравием, убрали опавшие листья. Во многих окнах горел свет, но улицы были пусты.
Яну вдруг захотелось начать выкрикивать имя Вильяма, но он удержался.
Если бы мне было пять лет, если бы я заблудился в лесу и увидел свет уличных фонарей, куда бы я пошел?
На свет. Домой. Конечно домой. Если был в плену, если бежал – тебе очень хочется домой.
Ян прекрасно знал, где живет Вильям. В другом конце Нордбру. Вряд ли он найдет дорогу.
В нескольких сотнях метров проходило четырехполосное шоссе. Он двинулся туда. Больше всего ему хотелось пойти домой, снять мокрые башмаки и лечь. Но это значит – бросить Вильяма. Не бросить. Предать.
Чуть подальше – автобусная остановка. Несколько подростков валяют дурака в стеклянной будке. На той же стороне пожилой человек с двумя детьми направляется к центру Нордбру.
Нет… детей не двое. Тот, который поменьше, и не ребенок вовсе, а собака, длинноногий пудель на коротком поводке. А второй… а второй – светловолосый мальчик без шапочки.
Мужчина по возрасту годится мальчику в дедушки, явно пенсионного возраста. Он старческой шаркающей походкой идет в середине. С одной стороны – пудель, с другой – мальчик. На мальчике нет шапочки, темно-синяя курточка с белыми катафотами… Ян узнал эту куртку.
– Вильям!
Мальчик остановился и оглянулся. Мужчина потянул его, чтобы идти дальше, но мальчик заупрямился, вырвал руку и стал искать глазами, кто же выкрикнул его имя.
Ян подбежал, задыхаясь, и присел на корточки:
– Ты меня помнишь, Вильям?
Мальчик, не двигаясь, смотрел на него. И все вокруг застыло, как на стоп-кадре в кино. Мужчина, не шевелясь, смотрел на Яна, даже пудель развернулся и замер.
Наконец Вильям кивнул.
– «Рысь», – сказал он хрипло.
– Правильно, Вильям! Я работаю в «Рыси». – Он поднял голову, стараясь говорить как можно отчетливее и убедительнее. – Меня зовут Ян Хаугер. Я воспитатель в детском саду, куда ходит Вильям. Он пропал, и мы его ищем.
– Ага, вот оно что… Моя фамилия Ольссон. – Пенсионер успокоился и кивнул на Вильяма: – Он только что появился… неизвестно откуда. Мы гуляли с Чарли… Наверное, заблудился. Надо найти родителей…
Вильям смотрел на асфальт, не поднимая глаз. Немножко вялый, но в полном порядке. В левой руке – оторванная пластмассовая рука говорящего робота. Не похудел.
– Очень хорошо, – сказал Ян. – Но они живут довольно далеко, и нам нужна помощь.
– Помощь?
– Мы должны позвонить в полицию. Мальчик в розыске.
– В полицию? – беспокойно спросил старик.
Ян уверенно кивнул и достал мобильник.
Пенсионер собрался уходить, но Ян предостерегающе поднял руку.
– Вы с Чарли должны остаться здесь, – решительно сказал он. – Думаю, они и с вами захотят поговорить.
Еще бы не захотят! Полиция наверняка заподозрит старика в похищении ребенка. Вместо спасибо его начнут с пристрастием допрашивать.
– Экстренная служба. Что случилось?
– Насчет пропавшего мальчика… Он нашелся.
– Соединяю с полицией.
Он улыбнулся Вильяму, стараясь выглядеть спокойно и уверенно. Хотел погладить его по голове, но воздержался.
– Все хорошо, что хорошо кончается… Теперь будем держаться от леса подальше.
42
Скрипы и стоны простоявшего неизвестно сколько времени без смазки лифта продолжались, как показалось Яну, час, не меньше. Он постарался отогнать клаустрофобические страхи – закрыл глаза и думал о Рами. Старался вспомнить, как она выглядела тогда, ее глаза под светлой, почти белой челкой.
Единственный человек в мире, кому он рассказал о Банде четырех.
Но лифт дрожал и трясся, напоминая ему, где он находится. Лифт, которым, очевидно, не пользовались давным-давно. Заклинит какая-нибудь шестеренка, и он повиснет между этажами… в голове глухие барабанные удары.
Внезапно кабина с резким толчком, будто натолкнулась на препятствие, останавливается.
Тишина.
Ян пытается открыть дверь, нота не подается. Страх окатывает его ледяной волной. Слава богу… Со второй попытки дверь удается сдвинуть с места.
Она открывается на сорок или пятьдесят сантиметров и упирается во что-то. Ян осторожно выглядывает наружу. Он ничего не видит, кроме серой стальной стены, освещенной проникающим неизвестно откуда слабым светом. Протискивается в щель. Чувство такое, будто он проснулся в гробу в огромном незнакомом доме. В точности как Вивека из сказки Рами.
Вот в чем дело. Дверь упирается в стальной шкаф. Вероятно, это какой-то склад. На полках лежат халаты, полотенца, упаковки с лекарствами. А свет проникает через маленькое круглое окно в двери.
По-прежнему ни звука.
Ян медленно, с оглядкой поднимается на ноги и делает три шага по направлению к выходу. Дверь заперта, но только для тех, кто снаружи. Оттуда нужен ключ. А отсюда, изнутри, достаточно повернуть вертушку, как в общественном туалете.
Он приоткрывает дверь на два-три сантиметра и прислушивается. По-прежнему тишина.
Санкта-Психо спит.
Ян приоткрывает дверь чуть пошире. Широкий и длинный больничный коридор. Светло-желтые стены. Лампы в потолке тоже желтые, светятся вполнакала. Так называемый дежурный свет – может быть, потому, что сейчас ночь. Никого. Острый и свежий запах моющего средства – значит, кто-то следит за чистотой. Есть уборщицы.
И больные.
И охранники. Реттиг, Карл… ночбез. Ян резко выдыхает и, придерживая дверь, выглядывает в коридор. Коридор идет и налево, и направо, с рядами закрытых дверей по обе стороны. А напротив, чуть наискось, – огромные, чуть не вокзальные часы. Без четверти двенадцать.
У него осталось несколько клочков бумаги. Ян складывает их и заталкивает под язычок, чтобы дверь не захлопнулась. Потом делает несколько шагов по выстеленному линолеумом полу, медленно перекатывая ступни с пятки на носок, чтобы не шуметь.
И ощущает себя четырнадцатилетним подростком, крадущимся по коридору Юпсика. Те же голые холодные стены, те же закрытые двери. Та же тишина.