– Или об Иване Рёсселе.
Лилиан останавливается так резко, как будто наталкивается на невидимую стену:
– А ты его знаешь?
Ян качает головой и понижает голос:
– Мне Ханна кое-что рассказала.
Лилиан молчит. Прежде чем начать говорить, долго и внимательно смотрит на каменную громаду больницы.
– Я не могу говорить… сейчас не могу.
– Ну что ж… мы можем встретиться и позже.
Она задумывается. Или делает вид, что задумывается.
– Ты свободен завтра вечером?
Ян кивает. Свободен.
– Приходи ко мне домой. Часов в восемь.
– Поговорим?
Лилиан кивает.
– Обо всем?
Опять кивок. Она смотрит на часы:
– Мне надо домой, меня ждет старший брат… Мужа-то у меня нет… – Она делает несколько шагов, потом останавливается. – А ты знаешь, почему мы развелись?
Ян не отвечает. Он и не ждет объяснений, но она все равно продолжает:
– Он решил, что я одержима Иваном Рёсселем.
47
В четверг после ланча пошел первый снег. Тяжелые, влажные хлопья медленно падали с неба и постепенно засыпали двор «Полянки», причудливыми белыми языками ложились на автопокрышки качелей и песок в песочнице.
Ян долго смотрел в окно и пытался вызвать в душе отзвук детской радости: первый снег! Зима… что для него зима? Дополнительные, трудно снимаемые и еще труднее надеваемые одежки для детей. Нижние сорочки, шерстяные носки, неуклюжие влагонепроницаемые штаны на помочах, шапочки с наушниками… пока соберешь всех на прогулку, пора возвращаться. Режим!
Дети становятся похожи на маленьких роботов, с трудом передвигающихся по заснеженному двору.
Но куда денешься? Он терпеливо одевает детей и выходит с ними во двор. За его спиной Андреас и Мария-Луиза подшучивают друг над другом, смеются чему-то… у них сформировалась настоящая команда.
Ханна и Лилиан вышли покурить. Но эти не смеются. Шепчутся о чем-то, наклонившись друг к другу. Еще одна команда.
Мария-Луиза и Андреас.
Ханна и Лилиан.
Ян ни в какую команду по-настоящему не принят, поэтому он почти все время посвящает детям.
– Посмотри сюда, Ян! Посмотри сюда.
Малыши хотят, чтобы он посмотрел на их достижения: как ловко они качаются на качелях, какие замечательные замки строят из песка пополам со снегом. Ян хвалит их, помогает, но все время косится на Ханну и Лилиан. Ему очень хотелось бы услышать, о чем они разговаривают.
На крыльце появляется Мария-Луиза. Сигареты тут же гасятся, разговоры прекращаются. Ханна и Лилиан помогают собирать детей, но продолжают обмениваться многозначительными взглядами, как настоящие заговорщики.
Мария-Луиза, похоже, этого не замечает. Стоит на крыльце рядом с Яном и улыбается марширующим с прогулки детям:
– Какие умницы… – Она смотрит на Стену, и улыбка исчезает с ее лица. – Ты боялся чего-нибудь, когда был маленький, Ян?
Он отрицательно качает головой. Нет. Когда он был маленький, он ничего не боялся. Даже атомной бомбы. Ничего и никого не боялся, пока не повстречался с Бандой четырех.
– А вы?
– Нет… Я жила в маленьком городке. Там никто даже двери не запирал. Ни воров, ни грабителей… вообще никаких преступников. По крайней мере, об этом не говорили. Но там был приют для умалишенных, их отпускали иногда в город. Одежда у них была странная, так что сразу видно, откуда они появились. Вид вполне добродушный, мне нравилось с ними здороваться в автобусе – они были счастливы с кем-нибудь поговорить…. А остальные… сидит какой-нибудь, прямой, как кочерга, и смотрит перед собой, если, не дай бог, сумасшедший войдет. Боялись их… А мне казалось, они очень добрые… – Она посмотрела на Яна. – Я здоровалась, они отвечали.
– И правильно, – одобрил Ян.
Мария-Луиза опять посмотрела на Стену и продолжила – очень тихо, будто сама с собой разговаривала:
– Все так ужасно стало… какие опасные люди есть на земле.
– А мы… мы своего рода спасатели.
Ян сказал это очень тихо, и начальница, похоже, его слов не услышала.
В тот же вечер Ян делает еще одну попытку наладить контакт с Рами. Притворяется, что идет домой после смены, но на полпути сворачивает, гуляет в квартале вилл – ждет, пока в больнице угаснет дневная суета. Потом, опять не прямым путем, добирается до знакомого валуна над ручьем.
Снимает рюкзак, достает Ангела и включает, не сводя глаз с каменной громады клиники. Четвертый этаж, седьмое окно справа. Оно светится, как и в тот раз, но людей не видно.
– Белка, Белка, – шепчет он в передатчик.
Ничего не происходит. Свет горит, как горел.
Он пробует еще раз. Если Рами нет в палате или она спит, то почему включен свет? Или он всегда включен?
В конце концов он прекращает свои попытки, кладет Ангела в рюкзак и уходит. В этот четверг, в этот первый по-настоящему зимний день, он чувствует себя глубоко несчастным. Мало того – отверженным. Всеми отверженным. Ну, может быть, не всеми – дети его очень любят, но если играть с ними слишком много… тоже, наверное, подозрительно.
Подозрения ему ни к чему. Тогда Мария-Луиза не будет спускать с него глаз, также как она не спускает глаз с Лилиан.
О чем они говорили там, Лилиан и Ханна, на заснеженном газоне «Полянки»? О чем они вообще все время шепчутся? И почему замолкают, когда он появляется?
Домой он не идет. У него назначена встреча с Лилиан. Они должны поговорить об Иване Рёсселе.
48
Он поднимается на крыльцо таунхауса, звонит в дверь и ждет. Ждет и прислушивается. В доме слышны голоса – похоже, работает телевизор.
Открыла не Лилиан, а ее старший брат. Ян так и не знал его имени. Он кивнул Яну и крикнул через плечо:
– Минти!
Звук телевизора стих. Лилиан ответила что-то неразборчивое.
– Минти! Твой приятель по работе пришел.
Повернулся и ушел, даже не посмотрев на Яна. Через минуту в прихожей появилась Лилиан.
– Тебя зовут Минти?
– Иногда.
– Почему?
– Все время сосу мятные таблетки. – Она еле заметно усмехнулась. – Для свежести дыхания.
И голос тоже какой-то безжизненный. Но на этот раз Лилиан трезва. Она провела его в кухню и открыла холодильник. Ян успел заметить какие-то темные бутылки, но на столе появилось молоко.
– Хочешь горячего шоколада?
– С удовольствием.
