– Вы меня отправите в Дыру?
– Дыру?
– Ну, этот ваш карцер в подвале…
– Ну нет… Во-первых, это не карцер, а изолятор. А во-вторых, туда попадают только буйные. Ты же не дерешься, Ян, не кусаешься…
Ян покачал головой – это правда. Он не дерется и не кусается.
– Это ты стучал в дверь?
Ян молча кивнул.
– Зачем? Ты хотел, чтобы тебя поймали? Да, Ян?
Ян промолчал.
Он оглянулся. Практикантка скрылась в лесу, пытаясь догнать Рами.
Йорген подвел Яна к «фольксвагену», усадил и крикнул, чтобы она возвращалась.
В машине было тихо. Ян слышал только собственное дыхание.
Хотел, чтобы тебя поймали?
Хочешь, чтобы поймали Ра?
Через минуту практикантка появилась из леса и пошла к мосту, разводя руками. Они пару минут разговаривали, потом Йорген достал телефон, коротко с кем-то поговорил и вернулся к машине:
– Поехали.
И они поехали назад, в Юпсик. В Юпсик, надежно защищенный от внешнего мира колючей проволокой и расторопными санитарами.
Яна поймали, и он был этому рад.
И он знал, что Рами рада не меньше – она на свободе.
51
Ожидание в темноте. После неудачного побега из Юпсика прошло пятнадцать лет.
Он один в подвале больницы, но это ненадолго. Он ждет Рами в прачечной, у старого бельевого лифта.
Пятница, вечер, без двадцати десять. Собственно говоря, по плану Лилиан Ян должен был находиться в «Полянке», но он покинул свой пост. Открыл люк в полу убежища и прошел в прачечную. Как и говорил Леген, здесь никого не было. Правда, он обратил внимание на новую деталь: на стене мигали какие-то желтые лампочки. Наверняка как-то связано с предстоящей репетицией пожарной эвакуации.
Он прислушивается, не слышно ли шаркающих шагов в часовне. Нет, все тихо.
Никого, кроме него, здесь нет. И скоро с ним будет Рами. Во всяком случае, он так надеется, и если зажмуриться, то можно услышать ее голос:
Ян и я, я и Ян,
День и ночь, ночь и день.
Он встряхивается – надо быть начеку.
Он вез Лилиан и троих мужчин в «Полянку» на своем «вольво», и в голове глухо бил большой барабан, который музыканты называют бочкой.
Одного из мужчин он знал – старший брат Лилиан. Двое других не представились, но они были заметно моложе, и Ян предположил, что это друзья ее убитого брата, Йона Дэниеля.
Ханны с ними не было, и в ее отсутствии Лилиан была особенно напряжена. Яну даже показалось, что ее бьет дрожь. Зачем-то накрасилась – ярко-красная губная помада, темные тени на веках… полный абсурд. Для кого? Для охранника Карла? Или для Ивана Рёсселя?
Ян поставил машину как можно более незаметно, рядом с большим дубом, подальше от «Полянки» и, уж во всяком случае, вне досягаемости больничных камер наружного наблюдения.
Никто не произнес ни слова.
Лилиан быстро докурила сигарету, вышла из машины. Остальные двинулись за ней.
В подготовительной школе не горела ни одна лампа, и они не стали зажигать свет.
– Ты останешься здесь, Ян. – Лилиан повернулась к нему. – Хорошо?
Ян молча кивнул.
– И если кто-то появится… ну, в общем, если что не так – сразу звони.
Она вышла на лестницу в подвал, трое молчаливых спутников последовали за ней, и Ян закрыл за ними дверь.
Значит, так. Карл доставляет Рёсселя в комнату свиданий, и его там встречают четверо. Вряд ли он сумет что-то сделать против четверых. Остается только надеяться, что Лилиан и ее спутники сумеют заставить его заговорить. Ян им помочь ничем не может.
У него своя программа.
После их ухода он сидел четверть часа в раздевалке и ждал. Ничего не происходило. Подошел к окну и посмотрел на больницу. Окна светились, но людей не видно.
Пора. Он взял запасную карточку и открыл дверь в подвальный коридор. Там горел свет – Лилиан то ли не хотела, то ли забыла его выключить.
Пора.
Он стоит в прачечной. И что он скажет Рами, когда откроется люк лифта?
Привет, Алис. Поздравляю с возвращением из Дыры.
Эту фразу он заготовил заранее. А потом? Скажет, что думал о ней все эти годы? Что влюбился в нее с первого дня в Юпсике? Какой любил ее… и как боялся возобновить контакт с внешним миром? Настолько боялся, что в то утро попытался воспрепятствовать их побегу, разбудил охрану…
Яна задержали. Она скрылась. Наверное, беспрепятственно доехала на поезде до Стокгольма, к сестре. Во всяком случае, в Юпсик она не вернулась.
Никто о ней не упоминал. Она уже была вне пределов их служебной ответственности, так о чем говорить?
А через неделю выписали и его. Он даже не разговаривал со своим психологом после попытки побега, и вдруг – сим-салабим, его выписывают. Должно быть, Тони посчитал, что его психический статус стабилизировался, и препятствий к выписке не нашел.
За ним приехал отец. Он не улыбался.
– Ну как? Разобрали тебя на части и свинтили вновь? – только и спросил он.
И в понедельник Ян пошел в школу. Ночь перед этим почти не спал. Лежал с открытыми глазами и думал о Банде четырех, о Торгни и его приятелях, представлял, как убегает от них, словно мышь от кошки, по бесконечным школьным коридорам.
Он пошел в школу один. Как всегда. Друзей у него как не было, так и нет. Неважно. Рано или поздно он повстречается с Бандой четырех, он это знал. Но удивительно – страха не было. Весна, последние числа апреля, скоро конец учебного года. Не надо заглядывать вперед. Как говорят, будет день – будет пища.
После уроков он учился играть на ударных – выбивал палочками тремоло на телефонном каталоге. Или рисовал комиксы – историю Затаившегося.
Рами никаких признаков жизни не подавала. Ни телефонного звонка, ни открытки из Стокгольма.
Последнюю неделю учебного года выпускники-девятиклассники посвящали по традиции пикникам и палаточным экскурсиям. В четверг утром Ян пришел в школу и сразу заметил – случилось что-то необычное. Ученики собирались в группки и о чем-то перешептывались. О каком-то «чудовищном преступлении».
– Неужели правда? – слышалось там и сям.
Никто напрямую к Яну не обратился, но из обрывков разговоров он понял, что в лесу под Нордбру случилось нечто ужасное. Кто-то умер. Кого-то убили.
А потом учитель все рассказал. В лесу убиты два девятиклассника, а один получил тяжелые травмы. После этого поползли слухи и не умолкали до летних каникул.
