Он отнял бритву от шеи Яна, и Ян решился на следующий вопрос:
– Ну и?..
– Хаос, естественно. Уже не учения, а настоящий пожар. Когда план не работает, всегда хаос. Я спокойно дошел до склада, там было открыто – входи на здоровье. Но в последнюю секунду план тоже поменялся… мне попытались помешать.
– Его звали Карл.
– Я знаю. Вряд ли ему теперь нужно имя.
А ведь Рёссель ни разу не назвал его по имени, мелькнула мысль. Ни разу.
– Запах исчез… В больнице пахнет одиночеством. Бесконечные коридоры одиночества. Как в монастыре… – Он вдруг наклонился к уху Яна: – А ты, приятель? Ты тоже одинок?
Пустая стоянка. Ян с трудом подавляет желание отрицательно помотать головой – лезвие слишком близко к шее.
– Иногда.
– Только иногда?
Собственно. Никто не вынуждает признания, но он отвечает, как есть:
– Нет, не иногда… Часто.
– Я так и думал. – Рёссель доволен ответом. – От тебя пахнет одиночеством.
Только не делать резких движений.
– Я ждал другого человека… ее зовут Рами. Алис Рами.
– Никакой Рами в больнице нет.
– Я знаю… она называет себя Бланкер. Мария Бланкер.
Рёссель раздраженно заворочался на заднем сиденье:
– Ты ничего не знаешь. Мария Бланкер – не Рами. Это ее сестра. И палата ее на третьем этаже.
– Сестра Рами?
– Я-то знаю все, – спокойно и уверенно сказал Рёссель у него за спиной. – Я слушаю, читаю письма, складываю простенькие пазлы… Я знаю все и про всех.
– Я писал Марии Бланкер. И она отвечала.
– Письма… это такая штука – никогда не знаешь, куда они попадут. Ты писал мне. Я платил Карлу… совсем немного, и он давал мне читать все письма. Все до единого, по выбору и без выбора. И я читал, читал, читал… А твое письмо отличалось от прочих, и мне стало любопытно. Так что я тебе ответил. Четвертый этаж, седьмое окно справа… Это моя палата. И ты подкинул мне этот приемничек и стал вызывать Белку. А я тебе отвечал. Да – выключу свет, нет – оставляю гореть. Помнишь?
Ян помнил.
Никакой Рами. Только Рёссель. Все время Рёссель.
Что он там написал, в этом письме? О чем нашептывал Ангелу?
Обо всем. Он-то думал, что говорит с Рами, и говорил обо всем. Так много чего было ей сказать…
– Значит, конец.
Ян беспредельно устал. На душе черная пустота. Но если он двинется с места, в шею вопьется бритва Рёсселя.
– Ничего подобного. Никакого конца. Самое начало. Все продолжается. – Рёссель внезапно опускает руку с бритвой. Лезвие исчезает из поля зрения, но он продолжает тихо, как будто говорит сам с собой: – Это чувство… пустая широкая дорога в ночи… чувство свободы. Пять лет вокруг меня были только стены и бетонная ограда. Пять лет… и все это позади. Я оставил все там.
Ян осторожно поворачивает голову:
– Все оставил там? И письма, которые тебе писали… их же, наверное, сотни. Тоже оставил?
– Само собой. Я же сказал – все.
– И письма Ханны Аронссон?
– Ханны… да. – Яну показалось, что Рёссель произнес это имя с удовольствием. – Тоже оставил. Ее ведь не было сегодня, правда? Она где-то еще?
Все ясно. Рёссель провел всех.
Он психопат. Он неспособен чувствовать вину, вспомнил Ян слова Лилиан. Единственное, что ему нужно, – всеобщее внимание.
Ян попытался представить Рёсселя в роли учителя. С этими мягкими, вкрадчивыми интонациями… наверное, его любили ученики. И не только ученики – он наверняка внушал доверие всем: прохожим на улицах, на дорогах, в кемпингах. Совершенно безобидный субъект.
Добрый день, меня зовут Иван, я сейчас в отпуске, а вообще я учитель… Не мог бы ты помочь мне занести вон тот стол в мой кемпер? Да-да, вон тот, он, похоже, никому не нужен. Кофейный, да… Я понимаю, время позднее, но, может быть, я могу пригласить на чашечку кофе? Или что-нибудь покрепче? У меня есть и пиво, и вино… Да, конечно, заходи первый, заноси свой край. Осторожно, там темно, вообще ничего не видно. Хорошо, проходи дальше…
В машине было очень тепло, но Яна зазнобило.
– Скоро поедем, – прошептал Рёссель ему в ухо. – Дорога такая широкая… попутешествуем вместе.
Ян собрал всю свою решимость:
– Мы должны ехать назад, в больницу.
– Зачем это?
– Затем, что люди начнут сходить с ума, зная, что ты… что ты на свободе.
Рёссель то ли закашлялся, то ли хохотнул.
– Тебе надо не обо мне думать… – Он помолчал. – Как раз то, о чем я говорил. Свобода выбора. Все дороги перед тобой. У меня есть чем заняться на свободе. Писать книги, замаливать грехи… Я им обещал рассказать, где их пропавший мальчик… это был бы хороший поступок, правда?
– Да. Очень хороший.
– Ну вот, видишь… а можно заняться и другими вещами. Такими, о которых предпочитают вслух не говорить. Тем, о чем ты все время думаешь.
У Яна пересохло во рту. Он, как завороженный, слушает мягкий, вкрадчивый голос.
– Ты меня совсем не знаешь. – Он решается наконец повернуть голову.
– Еще как знаю. Я тебя знаю. Ты мне все рассказал. И это хорошо… Всегда приятно поделиться секретами.
– У меня… – начал было Ян, но Рёссель прервал его:
– Так что выбирай.
– Что я должен выбирать?
– Ты же мечтаешь кое о чем, правда?
– О чем я мечтаю?
– Осуществить свои фантазии… – Рёссель показал на Ангела на переднем сиденье. – Я же слышал твои мечты. Кто-то сильно обидел тебя, когда ты был маленьким, и с тех пор ты мечтаешь о мести.
Ян смотрит на пустую дорогу. Ему хочется заткнуть уши и не слушать, но это не в его силах.
– И тебе надо выбрать между добром и злом… спасти семью Лилиан от мучений или отомстить обидчику. И что ты выберешь?
Ян молчит. Ему кажется, машина совершенно выстыла. Со всех сторон подступает непроглядный мрак.
– Мстителей делает случай… подворачивается случай, возможность отомстить… Но для этого должна быть почва. Фантазии… вроде твоих.
– Нет.
– Да. Ты мечтал заплатить кому-то той же монетой. Запереть мальчишку, например.
Ян покачал головой. Мрак, мрак… темная, бесконечная ночь.
– Не мальчишку…
– Мальчишку, мальчишку… ты будто смотришь фильм в голове, правда? У каждого есть свои любимые фантазии.
Ян кивает. Уж он-то это знает точно.
