— Ты хочешь, чтобы я провела этот обряд до того, как мы доберёмся до лагеря.
— Ты должна. Обряд — подтверждение того, что ты — действительно Ша’ик возрождённая.
Геборик хмыкнул.
— А что именно это значит?
— Если это не так, обряд убьёт её.
Древний остров высился холмом с плоской вершиной над потрескавшейся глинистой равниной. Серые выветренные столбы отмечали древний причал и более мощный пирс у давней границы прибоя, на земле кучами валялся мусор, который когда-то сбрасывали за борт. В ямах на земле, бывшей некогда илистым дном бухты, поблёскивала рыбья чешуя.
Присев рядом со Скрипачом, Маппо смотрел, как Икарий поднимается на растрескавшиеся остатки дамбы. Крокус остановился позади трелля, рядом со стреноженными лошадьми. Юноша стал до странности молчалив с последнего привала, в движениях его появилась выверенная точность, словно Крокус сковал себя клятвой терпения. И, видимо, неосознанно — даруджиец начал подражать Икарию в манерах и речи. Маппо это не повеселило, но разозлило. Ягг всегда производил на людей ошеломительный эффект, во многом потому, что никогда ничего не делал на публику, не притворялся.
И всё равно лучше бы Крокус подражал Скрипачу. Этот солдат — чудо в своём роде.
— Икарий так карабкается наверх, будто знает, куда идёт, — заметил сапёр.
Маппо вздрогнул.
— Я пришёл к тому же наблюдению, — печально признал он.
— Вы с ним были тут раньше?
— Я — не был, Скрипач. А вот Икарий… да, он уже странствовал по этой земле прежде.
— Но как бы он узнал, что вернулся в то место, где уже бывал?
Трелль покачал головой. Никак. И никогда прежде не узнавал. Неужели рушатся благословенные стены? О Королева грёз, верни Икария в блаженство неведения! Умоляю тебя…
— Пойдём-ка к нему, — проговорил Скрипач, медленно поднимаясь.
— Я бы лучше…
— Как хочешь, — ответил солдат и двинулся за яггом, который скрылся в поросших терновником развалинах города за дамбой. Через несколько мгновений Крокус тоже прошёл мимо Маппо.
Трелль поморщился. Кажется, старею, раз горе так меня напугало. Он вздохнул, поднялся и потрусил за остальными.
Груды мусора у основания дамбы представляли собой опасную осыпь из расколотого дерева, больших кусков гипса, кирпичей и черепков. Добравшись до середины подъёма, Скрипач хмыкнул и остановился, чтобы выдернуть из кучи сероватую деревянную палку.
— Надо кое-что заново обдумать, — пробормотал он, оборачиваясь. — Тут всё дерево окаменело.
— Ага, — сказал Крокус. — Дядя когда-то мне описывал этот процесс. Дерево напитывается минералами. Но на это вроде бы уходят десятки тысяч лет.
— Ну, высший маг Пути Д’рисс управился бы с такой задачей так, что моргнуть не успеешь, парень.
Маппо поднял осколок керамики. Не толще яичной скорлупки, небесно-голубой и очень твёрдый. На черепке виднелся торс фигуры — чёрной с зеленым контуром. Изображение было строгим, стилизованным, но, несомненно, человеческим. Трелль выронил осколок.
— Этот город умер задолго до того, как высохло море, — проговорил Скрипач и снова полез наверх.
Крокус окликнул его:
— Откуда ты знаешь?
— Тут всё водой побито, парень. Волны расшатали эту дамбу. Века и века волн. Я же вырос в портовом городе, помнишь? Я видел, на что способна вода. Император приказал вычерпать Малазанскую бухту, прежде чем строить Имперский причал; показались старые дамбы и всё такое. — Выбравшись на вершину, сапёр остановился, чтобы перевести дух. — Все тогда увидели, что город Малаз древнее, чем кто-либо мог подумать.
— И что уровень моря с тех пор поднялся, — заметил Маппо.
— Ага.
С вершины дамбы открывался вид на город. Развалины сильно выветрились, но всё равно было совершенно очевидно, что город был целенаправленно уничтожен. Каждое здание разрушили до основания, использовав катастрофические силу и мощь. Всё свободное пространство заросло чахлым кустарником, а на фундаменте и грудах обломков удержались низкие, искривлённые деревца.
Больше всего здесь было статуй: они обрамляли широкие колоннады и занимали ниши на стенах зданий. Повсюду валялись мраморные куски тел, все — в том же строгом стиле, который Маппо увидел на черепке. Треллю набор изображённых фигур показался вдруг знакомым.
Легенда, которую рассказывают в Ягг-одане… предание, что сохранили старейшины моего племени…
Икария нигде не было видно.
— Куда теперь? — спросил Скрипач.
Тихий стон поднимался в голове трелля, так что пот выступил на тёмной коже. Маппо шагнул вперёд.
— Унюхал что-нибудь?
Он не услышал вопроса сапёра.
Планировку города по развалинам было трудно установить, но Маппо шёл по мысленной карте, рождённой воспоминанием о легенде, её модуляции, её точного метра, звучащего в гортанном, грубом диалекте древнетрелльского. Народы, не знающие письменности, достигали в использовании устной речи ошеломительных высот. Слова были числами, кодами, формулами. В словах крылись тайные карты, счёт шагов, рисунки человеческих умов, историй, городов, континентов и Путей.
Племя, которое приняло к себе Маппо столько веков назад, решило вернуться к древним обычаям, отказаться от новшеств, которые губили треллей. Старейшины показали Маппо и остальным всё, что могло исчезнуть, силу, что жила в пересказе преданий, в ритуале разворачивания памяти.
Маппо знал, куда ушёл Икарий. Он знал, что́ найдёт там ягг. Сердце дико колотилось в груди, трелль уже почти бежал по развалинам, пробираясь через заросли терновника, шипы которого рассекали даже его толстую кожу.
Семь главных улиц в каждом граде Первой Империи. Небесные Духи смотрят на священные числа, семь скорпионьих хвостов, семь жал, направленных на круг песка. Все, кто желал принести подношение Семи Святым, искали круг песка.
Позади его окликнул Скрипач, но трелль не ответил. Он уже нашёл одну из изогнутых улиц и бежал к центру.
Когда-то внутри огороженной площади стояли семь тронов со скорпионьими хвостами, каждый — семьдесят семь саженей в высоту. Все они были разбиты… ударами меча, бесконечно крепкого оружия в руках, которым придала силу ярость почти непостижимая.
Мало что осталось от подношений и жертв, которыми когда-то был завален песчаный круг, — за одним исключением, перед которым сейчас стоял Икарий. Ягг был неподвижен, он поднял голову, чтобы осмотреть огромную конструкцию.
На железных шестернях не было и следа ржавчины, они по-прежнему двигались со скоростью, недоступной смертному оку. Под углом ко всей машине стоял гигантский мраморный диск, покрытый глубоко вырезанными символами. Он был обращён к солнцу, хотя пламенная сфера была едва различима в золотом мареве неба.
