— А мы-то именно сюда вошли случайно?
— Очень надеюсь, что так.
— Я тоже, историк.
— Ты мне поможешь?
— Этот узник… кто он?
— Геборик Лёгкая Рука.
Кальп снова медленно кивнул.
— Давай я над этим поразмыслю, Дукер.
— Позволь спросить, что заставило тебя задуматься?
Кальп нахмурился.
— Мысль о том, что я рискую выпустить в мир ещё одного коварного историка, что же ещё?
…Священный город Эрлитан поднимался уступами белого камня от гавани и охватывал большой усечённый холм под названием Джен’раб. Многие верили, что в глубине Джен’раба погребён один из первых городов мира и что там, среди руин, ждёт своего часа Престол Семи Защитников, который, по легенде, был вовсе не троном, а залом, в котором стояли полукругом семь возвышений, благословлённых каждым из Взошедших, которые основали затем Семь Городов. Эрлитану сравнялась тысяча лет, но Джен’раб, ставший ныне грудой разбитого камня, был в девять раз старше.
На заре истории Эрлитана местный фалах’д начал обширное строительство на плоской вершине Джен’раба, чтобы почтить город, погребённый под улицами. В каменоломнях на северном побережье закипела работа, срывали целые склоны, десятитонные блоки мрамора обтёсывали и перевозили на кораблях в эрлитанскую гавань, а затем тащили через нижние кварталы к рампам и помостам, ведущим на вершину холма. Храмы, усадьбы, сады, купола, башни и дворец фалах’да росли, как самоцветы девственной короны на челе Джен’раба.
Через три года после того, как был установлен последний каменный блок, древний погребённый город… шелохнулся. Подземные арки провалились под огромным весом Короны Фалах’да, стены сложились, камни фундамента расползлись, укрыв улицы каменной крошкой. Под землёй крошка и пыль вели себя как вода, текли по улицам и проулкам, в зияющие проёмы дверей, под полы — невидимые в непроглядной темноте Джен’раба. На поверхности же, в лучах яркого рассвета, что сопутствовал годовщине правления фалах’да, Корона осела, башни обрушились, купола треснули, выбросив в воздух тучи мраморной крошки, и дворец провалился в реку пыли — неровно, кое-где лишь на несколько футов, в других местах — более чем на двадцать саженей.
Наблюдатели из нижнего города описали это событие. Словно гигантская невидимая рука потянулась к Короне, сжалась на каждом здании и сломала его, вдавливая при этом в землю. Поднялась такая туча пыли, что солнце на несколько дней превратилось в медный диск.
В тот день погибло более тридцати тысяч человек, в том числе и сам фалах’д, но был один выживший: юный поварёнок, который уверился, что кувшин, который он уронил на пол за несколько мгновений до землетрясения, и повинен в произошедшей катастрофе. Обезумев от чувства вины, мальчик ударил себя ножом в сердце, стоя на Меркирской площади в нижнем городе, а кровь несчастного потекла между камнями мостовой, на которой стоял сейчас Скрипач.
Прищурившись, голубоглазый сапёр наблюдал, как Красные Клинки быстро скачут через редеющую толпу на другой стороне площади.
Закутавшись в выцветшее льняное одеяние с капюшоном, наброшенным на голову по моде племени гралов, Скрипач неподвижно стоял на священном камне, украшенном полустёртой памятной надписью, и гадал, расслышат ли переполошившиеся горожане стук его отчаянно бьющегося сердца. Сперва сапёр проклял себя за то, что рискнул прогуляться по древнему городу, а затем проклял Калама за то, что тот задержал их в городе, пытаясь выйти на связь со своим старым агентом.
— Mezla’ebdin! — прошипел голос рядом.
«Малазанские прихвостни» — довольно точный перевод. Красные Клинки были уроженцами Семи Городов, однако поклялись в нерушимой верности Императрице. Редкие — хотя в данный момент и нежеланные — прагматики в стране фанатиков и визионеров только что начали вразумлять сторонников Дриджны по-своему — мечами и копьями.
На выцветших камнях площади неподвижно лежало полдюжины жертв — среди поваленных корзин, тюков ткани и продуктов. Две маленькие девочки скорчились у тела женщины рядом с пересохшим фонтаном. На соседних стенах алели потёки крови. На расстоянии нескольких кварталов звенели тревожные сигналы городской стражи Эрлитана: городскому Кулаку уже сообщили, что Красные Клинки снова пошли против его необдуманных приказов.
Дикие всадники продолжали убивать направо и налево, двигаясь по главной улице прочь с площади, и вскоре скрылись из виду. Попрошайки и воры сгрудились у мёртвых тел, воздух наполнился завываниями. Горбатый сводник схватил обеих девочек и нырнул в один из переулков.
Несколько минут назад Скрипач чуть не попал под удар меча, когда вышел на площадь и оказался на пути одного из Клинков. Военный опыт заставил сапёра броситься наперерез лошади, так что всаднику пришлось взмахнуть мечом наискось со стороны щита, а Скрипачу — нырнуть вперёд и вниз, чтобы проскочить под лезвием и оказаться позади, вне досягаемости. Красный Клинок не стал преследовать его, а просто обезглавил следующую беспомощную жертву, женщину, которая отчаянно пыталась оттащить двух детей с пути лошади.
Скрипач встряхнулся и тихо выругался. Протолкавшись через толпу, он свернул в тот же переулок, где скрылся сводник. Высокие покосившиеся дома с обеих сторон погрузили узкий проход в полутьму. Густой воздух пропитался гнилью и мертвечиной. Не увидев никого, Скрипач осторожно потрусил дальше. Он добрался до бокового прохода между двумя высокими стенами — достаточно широкого для мула и засыпанного по щиколотку пальмовыми листьями. За обеими стенами были разбиты сады, а высокие пальмы сплетались кронами, словно полог в двадцати футах над головой. Через тридцать шагов переулок закончился тупиком, и там сапёр увидел сводника, который придавил младшую девочку коленом к земле, а сам прижал старшую к стене и возился с завязками её бриджей.
Услышав, как Скрипач идёт по сухим листьям, сводник обернулся. У него была белая кожа скрея, он оскалил почерневшие зубы в лукавой ухмылке.
— Грал, она — твоя за полджакаты, как только я ей кожицу порву. Вторая будет подороже, потому что младше.
Скрипач подошёл к скрею вплотную.
— Я купи, — сказал он. — На обе женись. Два джаката.
Сводник фыркнул.
— Да я за неделю на них больше заработаю. Шестнадцать джакат.
Скрипач вытащил длинный гральский нож, который купил час назад, и прижал лезвие к горлу сводника.
— Два джаката и тебе пощада, симхарал.
— Да, грал! — с выпученными глазами прохрипел сводник. — Договорились, клянусь Худом!
Скрипач вытащил из пояса две монеты и бросил их на листья. Затем отступил.
— Сейчас забирать обе.
Симхарал упал на колени и зашелестел листьями.
— Забирай их, грал, забирай.
Скрипач хмыкнул, сунул за пояс нож и взял по девочке под мышки. Повернувшись спиной к своднику, он зашагал прочь из тупика. Вероятность того, что негодяй попробует сыграть грязно, была ничтожной. Гралы частенько напрашивались на оскорбления, лишь бы только получить повод заняться любимым делом — кровавой местью. И подкрасться к гралу сзади, по слухам, было невозможно, поэтому никто даже не пытался. Но несмотря на это, Скрипач был рад, что между ним и сводником остался ковёр сухой листвы.
