И Леоман знает…
— На колени перед Ша’ик Возрождённой! — Рёв тоблакая громом раскатился в горячем, недвижном воздухе. Как один человек, тысячи опустились на землю, склонили головы.
Фелисин вышла вперёд. Сила Дриджны тонкой струйкой вливалась в неё — ах, милая богиня, драгоценная покровительница, ты теперь колеблешься со своим даром? Как эти люди, как Леоман, ты тоже хочешь подтверждения моего слова? Моего намерения?
Но силы было достаточно, чтобы заставить её слова тихим шёпотом прозвучать в ушах всех присутствующих — в том числе и трёх высших магов, которые стояли у арки, ведущей на парадную площадь — стояли, не преклонили колени.
— Встаньте, верные мои.
Она почувствовала, что те трое вздрогнули, как она того и хотела. О да, я знаю, что вы задумали, вы трое…
— Священная пустыня Рараку укрыта стеной Вихря, чтобы защитить священнодействие моего возвращения. За нею могучая волна восстания — борьба за справедливую независимость от малазанской тирании — продолжает кровавый прилив. Мои слуги собрали огромные армии. Все, кроме одного из Семи Святых Городов, освобождены. — Некоторое время она молчала, чувствуя, как сила нарастает внутри, но когда заговорила, прошептала совсем тихо: — Время приуготовления завершается. Настало время выступить, покинуть этот оазис. Императрица на своём далёком троне хочет покарать нас. К Семи Городам идёт флотилия, армия, которой командует адъюнкт, но её мысли ясны мне как собственные — у неё нет секретов, которых бы я не знала…
Трое высших магов не двигались. Фелисин было даровано знание о них, внезапный поток воспоминаний, которые могли принадлежать только Ша’ик Старшей. Она могла видеть их лица так, будто стояла всего в шаге от каждого, и знала, что все трое тоже чувствуют эту внезапную близость — и в глубине души восхитилась тем, что они не задрожали. Старший из трёх — иссохший, сгорбленный Бидитал, тот, кто впервые нашёл её, тогда ещё совсем маленькую девочку, сообразно своим видениям. Его затуманенные глаза встретили её взгляд. Бидитал, помнишь эту девочку? Ту, которой воспользовался так жестоко в первую и единственную ночь, чтобы выжечь из неё все наслаждения плоти. Ты сломал её внутри собственного тела, оставил шрамы бесчувствия. Эту девочку ничто не должно отвлечь; ни собственных детей, ни мужчины рядом, который мог бы отнять часть преданности, по праву принадлежащей только богине. Бидитал, я приберегла для тебя местечко в огненной Бездне, но тебе это хорошо известно. Однако пока ты служишь мне. На колени.
Два зрения — одно вплотную, другое издалека, с высокого помоста — позволили ей увидеть, как старик в просторных одеяниях опускается на землю. Она переключила внимание на следующего. Фебрил, самый трусливый и хитроумный из моих высших магов. Трижды ты пытался меня отравить, и трижды мощь Дриджны выжигала яд из моих жил — но я ни разу не обвинила тебя. Ты решил, что я не ведаю о твоих попытках? И не знаю твоего самого старого секрета — о том, как ты сбежал от Дассема Ультора перед последней битвой, предал наше дело — думаешь, я не знаю этого? Тем не менее ты нужен мне, ибо ты — магнит раздоров, собираешь вокруг себя тех, кто хотел бы предать меня. На колени, негодяй!
К этому приказу она присовокупила поток силы, который бросил мага на землю, будто огромной невидимой дланью. Он заизвивался в мягком песке, всхлипнул.
И наконец ты, Л’орик, единственная для меня истинная загадка. Твоё чародейское искусство сильно, особенно в том, чтобы сплести вокруг себя непроницаемый барьер. Ход твоих мыслей мне неизвестен, даже пределы и глубина твоей верности. И хотя ты кажешься лишённым веры, ты же оказался и самым надёжным из всех. Ибо ты — прагматичен, Л’орик. Как Леоман. Но я всегда на твоих весах, каждое моё решение, каждое слово. Так взвесь меня ныне, высший маг, суди и решай.
Он опустился на одно колено и склонил голову.
Фелисин улыбнулась. Полумера. Очень прагматично, Л’орик. Я соскучилась по тебе.
В тени под капюшоном она различила его сухую ответную улыбку.
Закончив с тремя магами, Фелисин снова обратила внимание на толпу, которая ждала её следующего слова. В воздухе дрожала тишина. Что ещё?
— Мы должны выступить, дети мои. Но одного этого мало. Мы должны объявить о том, что собираемся сделать, — так, чтобы все увидели.
Богиня была готова.
Фелисин — Ша’ик Возрождённая — воздела руки.
Золотая пыль завертелась над ней, свернулась спиралью в колонну. Выросла. Струи яростного ветра и пыли крепли, взбирались всё выше и выше к небу, всасывая золотой покров пустыни, очищая со всех сторон огромный купол, открывая голубую бездну неба там, где её не видели много месяцев.
Но колонна всё росла, тянулась выше и выше.
Вихрь был лишь предуготовлением к этому — вознесению знамени Дриджны, копья, которое есть Апокалипсис. Знамя, которое вздымается над целым континентом, увидят все. Вот наконец начинается война. Моя война.
Её голова запрокинулась, она позволила своему чародейскому зрению упиваться тем, что возносилось к самому краю небесной сферы. Любезная сестрица, узри, что ты сотворила.
В руках Скрипача дёрнулся арбалет. Языки пламени расцвели посреди беспокойного моря крыс, опалили, изжарили десятки мелких тварей.
Из ведущего сапёр теперь превратился в предводителя арьергарда: отряд начал отступать от кошмарного напора Гриллена.
— Д’иверс похитил могучие жизни, — сказала Апсалар, и Маппо, который пытался оттащить назад Икария, кивнул.
— Никогда прежде Гриллен не демонстрировал таких… объёмов…
Объёмов. Скрипач хмыкнул, переваривая это слово. Когда он в последний раз видел этого д’иверса, крыс были сотни. Теперь их были тысячи, быть может, десятки тысяч — сапёр бы не взялся угадать их число.
К отряду присоединился Пёс Зубец и вёл теперь отступление по боковым коридорам и узким тоннелям. Отряд пытался обойти Гриллена, больше ничего не оставалось.
Пока Икарий не потерял контроль над собой, и, боги, он почти сорвался. Почти.
Скрипач потянулся к мешку с амуницией, его пальцы нащупали последнюю «ругань», отбросили его и выбрали ещё один «огневик». Нет времени прилаживать снаряд к стреле, да и те заканчиваются. Передние крысы были уже всего в полудюжине шагов. Сердце Скрипача на миг бешено замерло в груди — Может, я их слишком близко подпустил на этот раз? Худов дух! Он метнул гранату.
Жареная крыса.
Массу тел охватило жидкое пламя, она покатилась, посыпалась к нему.
Сапёр развернулся и побежал.
Он чуть не угодил в окровавленные клыки Шан. Скрипач взвыл, крутнулся, споткнулся и растянулся среди сапог и мокасин. Отряд остановился. Сапёр встал.
— Бежать надо!
— Куда? — сухим, тяжёлым тоном спросил Крокус.
