Но имелись и причины для беспокойства. Если восстание перекинется на материк, беглецы дойдут до побережья, только чтобы умереть в ожидании корабля, который никогда не прибудет.
Они добрались до низкого иззубренного кряжа голых скал, который в свете звёзд отливал серебром и походил на позвоночник громадного змея. За ним раскинулась волнообразная ширь песка. Что-то вздымалось из дюн шагах в пятидесяти впереди, угловатое, словно упавшее дерево или мраморная колонна, хотя, когда путники подошли ближе, они разглядели нечто перекошенное, искривлённое.
Унылый ветер шуршал песком, извиваясь, как укушенный пауком танцор. Песчинки поглаживали икры ног. Покосившаяся колонна или что это там было оказалась дальше, чем казалось Фелисин. Когда новое ощущение пространства сформировалось у неё в голове, Фелисин с шипением выдохнула сквозь зубы.
— О да, — прошептал в ответ Геборик.
Нет, не в пятидесяти шагах, похоже, в пятистах, смазанная ветром поверхность показала им своё непостоянство. Долина не была ровным отрезком плоскогорья. Поднимаясь и опускаясь, земля волнами расходилась от этого объекта. От такого зрелища у неё закружилась голова.
К тому времени, как они достигли монолита, серп луны взошёл над южным горизонтом. В молчаливом согласии Бодэн и Геборик сбросили дорожные мешки. Головорез тут же уселся и оперся о свой, более не обращая внимания на безмолвное сооружение, возвышавшееся над ним.
Геборик достал фонарь и коробку с огнивом из рюкзака, подул на выложенные угли, после поджёг вощёный фитиль, который прежде использовал, чтобы засветить фонарь. Фелисин не дала себе труда помочь, увлечённо наблюдая, как он справляется с задачей — невероятно проворно, вопреки его неуклюжим, покрытым шрамами культям.
Просунув предплечье под ручку фонаря, старик поднялся и приблизился к тёмному монолиту.
Пятьдесят человек, взявшись за руки, не смогли бы обхватить его основание. Изгиб находился на уровне в семь-восемь ростов — около трёх пятых от общей высоты. Камень выглядел покоробленным и отполированным одновременно, тёмно-серым в бесцветном свете луны.
Геборик подошел к монолиту. В свете фонаря камень оказался зелёным. Фелисин смотрела, как запрокидывается голова историка, когда тот разглядывал монолит. Потом сделал шаг вперёд и прижал культю к поверхности. Мгновением позже он сделал шаг назад.
Рядом послышался плеск воды — это Бодэн пил из бурдюка. Фелисин протянула руку, и через мгновение он передал бурдюк ей. Заскрипел песок: вернулся Геборик. Бывший жрец присел на корточки.
Фелисин предложила ему бурдюк. Старик отрицательно покачал головой, жабье лицо исказила обеспокоенная гримаса.
— Самая большая колонна, которую ты когда-либо видел, Геборик? — спросила Фелисин. — В Арэне есть колонна… говорят… высотой как двадцать человек, вырезанная в виде спирали снизу доверху. Однажды Бенет описывал её мне.
— Видел я её, — проворчал Бодэн. — Не такая широкая, но, наверно, выше. Из чего сделана эта, жрец?
— Нефрит.
Бодэн флегматично хмыкнул, но Фелисин заметила, как слегка распахнулись его глаза.
— Ну, видывал я и выше. Видывал и шире…
— Умолкни, Бодэн, — буркнул Геборик, обхватывая себя руками. Он уставился на громилу из-под кустистых бровей. — Эта штука там — не колонна, — прохрипел старик. — Это палец.
Восход прокрался на небо, разбрасывая по земле тени. Детали резного нефритового пальца медленно вырисовывались в полутьме. Бугорки и складки кожи, узоры на подушечке пальца, всё стало видимым. Как и возвышение в песке прямо под ним — второй палец.
Пальцы крепятся к ладони. Ладонь к руке, рука к телу… Такую последовательность диктует логика, подумала Фелисин, но это невозможно. Ничего подобного не могло быть создано, не могло стоять вертикально, не могло сохраниться целиком. Ладонь, но нет руки, нет тела.
Геборик не проронил ни слова, сидел, обхватив себя культями, неподвижно, а ночная темнота таяла. Запястье, касавшееся строения, он поджал под себя, как будто память об этом прикосновении несла боль. Разглядывая его в нарастающем свете, Фелисин вновь подивилась его татуировкам. Они будто углубились, стали чётче.
Бодэн наконец встал и принялся устанавливать две небольшие палатки неподалеку от основания пальца, там, где тень продержится дольше всего. На возвышающийся монолит он не обращал внимания, будто тот был не более чем стволом дерева, — хлопотал себе вокруг, вгоняя длинные тонкие шипы в песок сквозь медные петли краёв первой палатки.
Солнце поднялось выше, и оранжевый оттенок разлился в воздухе. И хотя Фелисин уже видела на острове такой оттенок в небе, он никогда не был таким насыщенным. Девушка почти могла ощутить его вкус, горький, словно железо.
Когда Бодэн взялся за вторую палатку, Геборик наконец встал и запрокинул голову, принюхиваясь к воздуху, прищурился, глядя вверх.
— Худов дух! — прорычал он. — Неужто мало было?
— Что такое? — требовательно спросила Фелисин. — Что не так?
— Была буря, — сказал бывший жрец. — Это отатараловая пыль.
Бодэн застыл у палаток. Провел рукой по своему плечу, потом ухмыльнулся, глядя на ладонь.
— Оседает, — сказал.
— Нам лучше укрыться…
Фелисин хмыкнула:
— Как будто это поможет! Мы добывали эту дрянь, если вы забыли. Как бы она на нас ни действовала, своё мы уже получили.
— В Черепке мы могли вымыться вечером, — возразил Геборик, просовывая руку под перевязь мешка с едой и оттаскивая его к палаткам.
Она увидела, что он все ещё плотно прижимает к груди вторую культю, ту, которой прикоснулся к камню.
— Думаешь, есть разница? — бросила она. — Если так, то почему все маги, которые там работали, умерли или сошли с ума? Ты нелогичен, Геборик…
— Вот и сиди там тогда, — отрезал старик, ныряя под полог первой палатки и втаскивая рюкзак за собой.
Фелисин уставилась на Бодэна. Головорез пожал плечами и продолжил устанавливать вторую палатку, особо не торопясь.
Фелисин вздохнула. Она вымоталась, но спать пока не хотела. Если залезет в палатку, то, скорее всего, будет просто лежать там с открытыми глазами, изучая узоры ткани над головой.
— Лучше бы внутрь, — сказал Бодэн.
— Мне не хочется спать.
Он шагнул ближе, плавным, кошачьим движением.
— Мне плевать, хочешь ты спать или нет. Будешь сидеть под солнцем, оно тебя высушит, значит, будешь пить больше воды, значит, меньше достанется нам, значит, лезь в эту треклятую палатку, девочка, пока я не надавал тебе по заднице.
— Если бы Бенет был здесь, он бы…
— Ублюдок мёртв! — прорычал Бодэн. — И Худ утащил его гнилую душонку в глубочайшую пропасть!
Она презрительно усмехнулась:
