— Только берегись клешней, — бросила Фелисин ему вслед. — Ты же не хочешь остаться без пальца, верно?
Бывший жрец расхохотался и продолжал спускаться. Фелисин видела, где он, только благодаря одежде. Его кожа теперь стала совершенно чёрной, белые полоски едва можно было различить даже при дневном свете. Эти — видимые — изменения шли в ногу с другими, менее заметными.
— Ты уже не сможешь сделать ему больно, — заметил Бодэн, присевший рядом с другим мешком, — что бы ни говорила.
— Тогда и молчать никакого смысла нет, — ответила Фелисин.
Воды у них осталось на день, может, два. Тучи над проливом обещали дождь, но Фелисин знала, что это ложное обещание — спасение ждёт других. Она снова огляделась. Здесь и останутся лежать наши кости, пригорками и складками на песке. А затем и эти следы исчезнут. Мы добрались до моря, но здесь нас ждёт лишь Худ — больше никто. Странствие не только духа, но и плоти. Я рада, что оба подошли к концу.
Бодэн уже поставил палатки, а теперь собирал дрова для костра. Вернулся Геборик, сжимая между культями мешковину.
— От этого мы либо умрём, либо очень захотим пить — не знаю даже, что хуже.
Последний источник пресной воды остался в одиннадцати часах позади — влажная прогалина в небольшом углублении. Им пришлось выкопать яму в сажень глубиной, чтобы добраться до солоноватой воды с привкусом железа, пить её было почти невозможно.
— Всё ещё веришь, что Дукер где-то там — плавает туда-сюда уже… сколько? Пять дней?
Геборик присел на пятки и положил свёрток на землю.
— Он же ничего не публиковал уже много лет, чем ему ещё заниматься в свободное время?
— Думаешь, вздор — пристойный способ встретить Худа?
— Я и не знал, что существует «пристойный» способ, девочка. Даже если бы я был уверен, что смерть придёт — а я в этом не уверен, по крайней мере, не в ближайшем будущем — что ж, каждый из нас волен встречать её по-своему. В конце концов, даже сами жрецы Худа спорят о том, как именно следует приветствовать этого бога.
— Если бы я знала, что нарвусь на лекцию, держала бы рот на замке.
— Быть подростком иногда невыносимо тяжело, да?
Увидев её гримасу, он радостно рассмеялся.
Самые любимые шутки Геборика — непреднамеренные. Насмешка — лишь патина ненависти, и всякий смех — злой. У неё не было сил продолжать перепалку. Но последним тебе не смеяться, Геборик. Скоро ты это поймёшь. И ты, и Бодэн тоже.
Крабов испекли на углях. Животные пытались выбраться из жара, так что пришлось заталкивать их обратно палочками, пока они не прекратили отчаянную борьбу. Белое мясо оказалось потрясающим на вкус, но солоноватым. Роскошное пиршество и бесконечный запас яств, которые могут оказаться смертоносными.
Бодэн взялся собирать плавник, чтобы развести на берегу большой костёр — самодельный маяк на ночь. Пока же солнце поднималось над восточным горизонтом, а Бодэн навалил в костёр влажных водорослей и с удовлетворением посмотрел на столб густого белого дыма, который поднялся в воздух.
— Ты этим весь день собираешься заниматься? — спросила Фелисин. А как же сон? Ты мне нужен спящим, Бодэн.
— Время от времени, — ответил тот.
— Не вижу смысла, если тучи придвинутся.
— Ну, они ведь пока не придвинулись, верно? Если уж на то пошло, они скорее откатятся обратно к материку.
Фелисин смотрела, как он возится с костром. Она вдруг заметила, что Бодэн утратил экономную точность движений: в них появилась неловкость, выдававшая крайнюю усталость, слабость, которая проступила, когда они добрались до побережья. Теперь беглецы утратили всякую власть над своей судьбой. Бодэн верил в Бодэна и больше ни в кого. А теперь, как и мы, он зависит от других. И может, всё было напрасно. Может, стоило рискнуть и пойти в Досин-Пали.
Крабовое мясо начало делать своё дело. Фелисин стали посещать отчаянные приступы жажды, за ними последовали острые колики в желудке, который давно уже отвык от сытости.
Геборик спрятался в своей палатке, он явно испытывал те же самые симптомы.
Фелисин ничего не делала следующие двадцать минут, только впивалась пальцами в песок от боли, смотрела на Бодэна и страстно желала ему таких же страданий. Но если тот и мучился, то ничем этого не выдавал. Фелисин стала его бояться ещё больше.
Колики прошли — но не жажда. Тучи над заливом отступили, солнце принесло с собой жару. Бодэн бросил последнюю охапку водорослей в костёр и направился к палатке.
— Иди в мою, — сказала Фелисин.
Он резко обернулся и подозрительно прищурился.
— Я к тебе скоро присоединюсь.
Бодэн продолжал пристально на неё смотреть.
— А почему нет? — резко бросила Фелисин. — Какое у нас ещё спасение? Если ты не дал обет… — Он вздрогнул — почти незаметно. Фелисин продолжала: — …какому-нибудь презирающему секс Взошедшему. Кто бы это мог быть? Худ? Вот это был бы сюрприз! Но когда занимаешься любовью, всегда приходит маленькая смерть…
— Так ты это называешь? — пробормотал Бодэн. — Заниматься любовью? — Она пожала плечами. — Я не служу ни одному богу.
— Ты это уже говорил. Но ты ведь никогда мной не пользовался, Бодэн. Предпочитаешь мужчин? Мальчиков? Положи меня на живот и не заметишь разницы.
Бодэн выпрямился, не сводя с неё глаз. По его лицу ничего нельзя было прочесть. Затем пошёл к палатке. К палатке Фелисин.
Она улыбнулась про себя, подождала сотню ударов сердца, а затем присоединилась к нему.
Его руки касались её тела неуклюже, словно великан старался быть нежным, да сам не знал как. На то, чтобы избавиться от лохмотьев, служивших одеждой обоим, потребовались считаные мгновения. Бодэн потянул её вниз, и вот Фелисин уже лежала на спине, глядя в его грубое, заросшее бородой лицо, глаза — по-прежнему холодные и бездонные, а его руки сжали её груди, сдвинули их вместе.
Стоило ему оказаться внутри её, вся выдержка испарилась. Бодэн почти перестал быть человеком, превратился в животное. Он был груб, но совсем не так груб, как Бенет или бо́льшая часть Бенетовых подручных.
Он быстро кончил и навалился на неё всем весом, тяжело и хрипло дыша в ухо. Фелисин даже не попыталась его подвинуть; все её чувства были сосредоточены на его дыхании, на том, как расслаблялись мускулы, когда Бодэна сморил сон. Она не ожидала, что он отключится так быстро, не предвидела такой откровенной беспомощности.
Рука Фелисин скользнула в песок рядом с одеялом и нащупала рукоятку кинжала. Усилием воли Фелисин заставила себя дышать ровно, хотя ничего не могла поделать с бешено бьющимся сердцем. Он спал. Не шелохнулся.
Она вытащила клинок из песка, перехватила так, чтобы лезвие было направлено внутрь. Глубоко вдохнула и задержала дыхание.
