Поль и Маргерита были счастливы — нет, не тем послеобеденным счастьем глупцов, которое выглядит лишь брожением плоти; но неподдельным счастьем любящих существ, тем счастьем, в глубине которого всегда, как жемчужина, таится оправленная слеза.
Они шли по дороге на Париж, той самой, знаменитой еще в Средние века дороге, на которой свирепых разбойников так отважно укрощали «любезнейшие дамы и девицы», на дороге, что порождала мечты, змеясь промеж двух высоких откосов, обсаженных вздымающимися к небесам деревьями, и где каждый миг можно ждать, что вот-вот мелькнет сильф с крыльями из листьев кувшинки, говорящая королевна-лягушка, фея-кротиха — благословит она вас или проклянет своими мохнатыми лапками, похожими на руки старика адвоката, чьи пальцы одряхлели от копания в извилистых прорехах на крутых подземных тропинках права.
Маргерита с мечтательной улыбкой склонила головку на плечо Поля.
— Маргерита, — сказал ей он, — над всем этим маленьким мирком господствует мощная сила, которая зовется Случаем, быть может, не по праву, ибо действия случая в действительности не порождают ничего, кроме поступательного ряда природных хитросплетений. Нам ничего не известно о характере таких хитросплетений, и в то же время, любя чудеса и таинства, мы воображаем себе под личиной этих природных хитросплетений — Бога, лукавого, непостоянного зубоскала, почти всегда несправедливого…
Философия подобного толка не прельщала Маргериту, но чарующим чутьем своего доброго сердца она понимала — бывают минуты, когда мужчины, привыкшие мыслить, чувствуют необходимость выговориться, особенно если они не поверяют своих мыслей бумаге, что само по себе дело недоброе, или издателю, что и вовсе худо. Даже больше — она была так влюблена, что не могла и вообразить, будто из уст ее «муженька», как забавно выражаются германские народы, может исходить что-либо, кроме слова истины, и что в любом его движении — будь то манера говорить или интонация, в любой форме — философии или религиозных размышлений — таится что-нибудь еще, кроме песен, на разные лады прославлявших любовь Маргериты.
Итак, она склонила головку на плечо Поля, а он продолжал:
— Один философ, такой же безумец, как все люди этого сорта, однажды покинул город, в котором было понастроено множество домов, чтобы на голову ему никогда не упала ни черепица, ни строительный камень. Он удалился в привольные поля, уверенный — как будто можно быть хоть в чем-то уверенным в этом мире, — и даже твердо убежденный, что так он уж наверняка избежит насильственной смерти. И что же! Дьяволу-Случаю было угодно, чтобы как раз в этот миг орел схватил черепаху, взмыл с нею ввысь и, решив, что она слишком тяжелая, а может быть, из ненависти к философии как таковой, выронил ее на голову философу и совершенно ее проломил. Тот же, полагая, что избежит смерти от черепицы, не принял в расчет, что смерть может прийти и от черепахи. Вот несчастный случай.
— Однажды случилось так, — подхватила Маргерита, сопровождая слова мелодичным вздохом, поджав губки и взглянув так, как она одна только умела, — однажды на кровати лежала девица, которую некий доктор, больше влюбленный в пивной суп, чем в медицину, приговорил к смерти. И, не явись в трактир красивый юноша, больше влюбленный в женщин, нежели в пивной суп; не почувствуй он жажды, привлеки его внимание какая-нибудь другая вывеска, встреть он десятью шагами дальше какого-нибудь друга — он прошел бы мимо этого трактира, и юную девицу бы заживо похоронили. Но он вошел, он пробудил ее, полюбил, взял в жены, и любит ее больше, чем она стоит: вот счастливый случай.
Поль крепко прижал к себе Маргериту. Солнце, величественное и сияющее, смотрело, как дарят друг другу нежные поцелуи эти прекрасные влюбленные.
Вдруг Поль произнес:
— Давай мы с тобой вдвоем испытаем бога по имени Случай, но только счастливый случай.
Он вытащил из бумажника монетку в двадцать франков, внимательно огляделся вокруг, убедившись, что ни за изгородью, ни на обочинах дороги нет ни души. Они были одни. Поль кинул монетку наземь, прямо в круг тени, отбрасываемой стволом высокого бука.
Потом оба взобрались по откосу вверх, пролезли в дыру густого сосняка от упавшего дерева, оказавшись уже во владениях М… Ничуть не заботясь ни о том, чтобы остаться незамеченными, ни об опасности стреляющего ружья, чье угрожающее изображение красовалось на табличке, — ведь они знали, что в этих краях ружей в ход не пускают, — они притаились в кустах и стали ждать, как рассудит случай.
На дороге вдали показались господин и дама. «Мсье» был хорошо одет. Его вальяжная походка сразу выдавала богатого господина. Широкую грудь обвивала в три оборота золотая цепочка, а сама грудь, казалось, плавно стекала в невыразимо респектабельное брюшко. Доктор сказал:
— На железных вертелах Страсбурга вертятся столько гусей, — а у этого вид поважнее их!
— Он опустил голову, — прошептал Поль, — увы!
— Сейчас он точно найдет!
— Подожди еще.
— Они идут прямо к монетке.
— Дама, кажется, задумчива, отбирает у господина тросточку и ею прерывисто колотит об землю, нащупывая дорогу…
— Не может она не заметить монетку.
— Вот они уж совсем рядом…
— Те акции Металлического общества, что стоили сорок семь семьдесят пять, — сказала женщина, — а если б я их купила?
— Купить — да ты с ума сошла… я бы их едва пролонгировал-то по сорок две…
— Идут мимо. Мимо, — заволновалась Маргерита, бросаясь на шею доктору. — Ничего не заметили! Браво, Металлическое общество! Вот потеха-то!
Больше десяти минут дорога оставалась пустой. Маргерите не терпелось.
— Ну как нарочно сюда не идут, — говорила она.
— Кто?
— Да бедняки. Разве они не должны за целый лье разглядеть эту прекрасную золотую монетку, которая только и ждет, чтобы ее подобрали?
Поль вздохнул и произнес:
— Если б человек мог видеть, где его счастье, все шло бы лучше в этом мире.
Яркий луч упал на золотую монетку, и она засияла как маленькое солнце.
До них донеслись звуки шагов и скрип оси плохо смазанного колеса.
— Идут! — воскликнула Маргерита. — Кто на сей раз?
Появилась крестьянка, толкавшая впереди себя ручную тачку; это была одна из тех бедных уличных торговок, что продают хворост по двадцать четыре сантима, при этом им приходится самим его собрать, нарезать, связать, высушить и отвезти в город.
— Только бы эта несчастная нашла монетку!
— Вот уж сомневаюсь. У нее ведь на лбу написано: «Невезучая». Тут никакой случай не поможет.
В ту минуту, как женщина поравнялась с монеткой, на землю с неба упала тень от белого облака. Монетка сразу потускнела. Крестьянка прошла мимо.
С вершины противоположного откоса на дорогу кубарем скатился оборванец-мальчишка, принялся скакать и бежать с ловкостью белки и скрылся из виду.
