В прошлом году под предводительством монаха Арнольда Брешианского Рим объявил себя республикой, независимой от всех властей, церкви и империи. Новоизбранный папа Евгений Третий бежал, однако вскоре вернулся, чтобы провозгласить новый Крестовый поход, но его выдворили из Рима. Большинство аристократов тоже были вынуждены покинуть город. Республика не падет, пока Арнольд не закончит жизнь на костре в 1155 году.
«Если только в этой истории жизнь его не сложится по-другому».
– Так значит, вы сошли на берег в Остии?
– Да, и добрались до Рима, где видели священные места и храмы, – ответил Вольстрап.
И многое другое. Обилие нищих, лачуг, огородов, скотных дворов посреди руин былого величия вызвали содрогание. Они вполне могли изображать путешественников: Патруль разработал для них легенду, и служебный транспорт доставил их в портовый город.
Ванда ощущала на груди медальон с вмонтированным в него радио. Это давало уверенность, сознание того, что их подстраховывает агент, укрытый в надежном месте в полной боевой готовности. Конечно, он не прослушивал радио постоянно, непрерывная связь быстро истощила бы блок питания. И если бы они запросили помощь, то агент не возник бы в тот же миг перед ними. Он ни в коем случае не мог рисковать, влияя на события, которые, быть может, еще не потекли по ложному руслу. Агент, скорее, предложил бы им какую-то уловку, чтобы выбраться из затруднений.
«Все закончится хорошо. Люди здесь милые, обаятельные. Да, мы выполняем жизненно важное задание, но почему бы слегка не расслабиться и не получить удовольствие?»
Лоренцо показывал им фрески – наивные, но живые изображения богов Олимпа. Сам он явно наслаждался картинами, хотя постоянно заверял, что подобное искусство не приемлемо для христиан.
«Как жаль, что Лоренцо не родился в эпоху Ренессанса. Он по-настоящему человек того времени», – подумала Ванда.
Фресковая живопись сравнительно недавно вошла в моду.
– Мы, северяне, украшаем стены гобеленами, – заметил Вольстрап. – Они спасают нас от зимних холодов.
– Я слышал. Смогу ли я в один прекрасный день увидеть своими глазами весь удивительный мир, все сотворенное Господом? – вздохнул Лоренцо. – Как вы и ваша супруга выучили итальянский язык?
«Дело было так. У Патруля Времени есть одна штуковина…»
– Что касается меня, то я вел торговлю с ломбардцами на протяжении нескольких лет, – ответил Вольстрап. – Мой дом принадлежит к рыцарскому роду, и я совсем не торговец, но, будучи младшим сыном в семье, я должен был по крайней мере зарабатывать на жизнь. Как видите, я мало пригоден для военной карьеры, но в то же время слишком неугомонен для церковного поприща. Поэтому я надзираю за финансами и имуществом нашей семьи, которое включает поместье в предгорьях Рает.
Здесь об этих местах никто и не слышал.
– А жена моя, – продолжал Вольстрап, – обучилась языку за время паломничества: до Бари путь неблизкий.
Какими бы скверными и опасными ни были дороги, путешествовать по морю в те времена было гораздо хуже.
– Она хотела научиться общаться с простым людом, с которым нам чаще всего приходилось иметь дело. Поэтому я нанял учителя-ломбардца, сопровождавшего нас в пути. На корабле, зная о возвращении домой через Италию, мы с женой на пару практиковались в языке.
– Какая редкость и наслаждение обнаружить недюжинный ум у женщины! Удивительна женщина, совершившая столь долгое и утомительное путешествие, тем более что дома, без сомнения, многие молодые люди тоскуют от любви к ней, а поэты слагают в ее честь стихи.
– Увы, у нас нет детей, которые привязали бы меня к родному очагу. К тому же я ужасная грешница, – не удержалась от попытки спровоцировать его Ванда.
«Что это, проблеск надежды в его глазах?»
– Не могу поверить, моя госпожа, – сказал Лоренцо. – Скромность – ваша добродетель, одна из множества других, более ценных.
Он, должно быть, быстро понял свою опрометчивость, поскольку повернулся к Вольстрапу с улыбкой на устах:
– Младший сын. Как я вас понимаю! Я тоже. Именно поэтому я взялся за меч и завоевал себе скромную славу.
– По дороге сюда слуги вашего отца много рассказывали о том, как доблестно вы сражались, – ответил патрульный. Он не кривил душой. – Мы были бы счастливы услышать от вас подробности.
– В конце концов все оказалось понапрасну. Два года назад Рожер Сицилийский наконец завоевал то, к чему так стремился, предложив семь лет перемирия, которое, по-моему, затянется настолько, сколько будет осквернять землю этот дьявол. Теперь он пребывает в покое и благополучии.
Лоренцо буквально источал горечь.
– Однако нас ждут другие походы во имя Господа. Какая вам радость выслушивать набившие оскомину повествования о войнах с Рожером? Лучше расскажите, как обстоят дела в Иерусалиме.
Беседуя и осматривая дом, они вошли в залу, где на полках покоились маленькие бочонки, а на столе стояло несколько кубков. Лоренцо просиял:
– Наконец-то! Покорнейше прошу садиться, друзья!
Усадив Ванду на скамью, он выглянул в заднюю дверь и крикнул слугу. На зов явился мальчик, и Лоренцо приказал принести хлеб, сыр, оливки, фрукты. Вино разливал сам хозяин.
– Вы слишком добры к нам, синьор, – сказала Ванда, а про себя подумала: «Чересчур. Я знаю, что у него на уме, а ведь всего несколько дней до свадьбы осталось».
– Нет, это вы меня облагодетельствовали, – настаивал Лоренцо. – Два года я промаялся в праздности. Вы и ваши новости подобны свежему ветру.
– Воображаю, какая скука после ваших былых приключений, – поддакнул Вольстрап. – Мы слышали легенды о вашей отваге в Риньяно, когда герцог Райнальф обратил сицилийцев в бегство. Не чудо ли спасло вашу жизнь в тот день битвы?
Лоренцо вновь помрачнел.
– Победа потеряла смысл, поскольку нам не удалось схватить Рожера. Зачем тревожить память?
– О! Я так жаждала услышать эту историю из первых уст, от самого героя битвы, – проникновенно молвила Ванда.
Лоренцо засиял:
– На самом деле? По правде говоря, моя роль была не такой уж славной. Когда враг атаковал в первый раз, я возглавил фланговый удар по его авангарду. Кто-то, верно, оглушил меня ударом сзади, потому что я, как помню, свалился на коня и наше наступление захлебнулось. Удивительно, что я не выпал из седла. Впрочем, жизнь, проведенная в седле, дает отменную выучку. Удар не мог быть очень сильным, потому что я очнулся в полной ясности ума, без головной боли и сумел сразу же вернуться в гущу боя. А теперь вы вознаградите меня некоторыми своими путевыми наблюдениями?
– Смею предположить, что вас более всего интересует военная обстановка, – сказал Вольстрап, – но я, как уже отмечал, не принадлежу к воинскому сословию. Увы, слышанное и виденное мною неутешительно.
