– Как долго можно ей позволять смотреть?
– Еще минуту. – Свенсон говорил так тихо, будто боялся разбудить мисс Темпл. – Уровень детализации – изумительный, его почти невозможно понять.
– Что там? Вы не сказали.
– Большая картина графа. Та, которая упомянута в вырезке из «Геральд».
– Это не может быть совпадением. Фелпс узнал, где она демонстрировалась?
– Не знаю.
– Он вам не сказал?
– Нас отвлекла толпа…
– Но сей факт чрезвычайно важен! Я предполагаю, вы рассказали ему о ваших поручениях? Сознательно ли он скрывал информацию?
– Нет, то есть да, мы спросили его, но он… извините меня…
Свенсон потер глаза.
– Что-то не так? Вам плохо?
– В некотором смысле. Дело в стеклянной пластинке – в телесной перспективе. Вы оказываетесь в теле графини.
Чань все понял и хищно усмехнулся.
– В самом деле, – сухо сказал Свенсон. – Это застает врасплох и ошеломляет.
Мужчины повернулись к мисс Темпл. Свенсон почувствовал, что нужны объяснения, и прочистил горло:
– Графиня намеренно и подробно рассматривала картину. Напрашивается предположение, что у нее была для этого причина.
– Откуда воспоминания? Когда это происходило? Сообщили ли они, где найти картину?
Свенсон покачал головой.
– Сам масштаб картины подсказывает, что действие происходило в прошлом. В последние месяцы у графа просто не было времени для нее. Кроме того, поскольку в газетной вырезке упоминается Оскар Файнляндт, вероятно, все происходило до того, как художник сделал себя графом. Что касается местоположения, то это должно быть большое здание.
– Харшморт?
– Я думаю, тогда бы мы уже видели ее, ведь мы прошли много миль по залам.
Свенсону было неприятно осознавать, что он ответил только на один из вопросов Чаня. Графиня пощадила жизнь доктора, так как у нее были для этого свои причины… но почему Свенсон пощадил ее?
– Предполагаю, что она не может слышать нас, – сказал Чань.
– Думаю, нет.
– Вы говорите, что графиня делает собственное стекло. Согласен. Она могла подчинить себе Пфаффа – человека, которого наняла мисс Темпл, – так же, как принцессу.
– Селеста знает об этом?
– Она знает достаточно, чтобы не доверять ему. А вы?
– Я? Я его даже не узнал бы…
– Нет, я не о том. Вы постоянно отвлекаетесь. Да, вы были ранены, и, определенно, разного рода лишения тяжело повлияли на вас…
– Нет, нет, я в полном порядке.
– В порядке? Вы оставили в живых эту чудовищную женщину!
– А мое самообладание? Если бы не мой пистолет, вас бы схватили.
– Может быть, но если мы не сможем полагаться…
– Что-что?!
– Не кипятитесь.
– Не воображайте себя моим хозяином!
Свенсон высказался резче, чем намеревался: слишком уж много у него имелось поводов для беспокойства. Каменные стены отозвались эхом на его слова. Руки Чаня сжались в кулаки: Свенсон даже услышал в тишине скрип натянутой кожи его перчаток.
– Кардинал…
– Нет времени, – холодно ответил Чань. – Должно быть, уже полдевятого. Будите ее.
Отвлеченная своими впечатлениями, мисс Темпл не заметила, что мужчины разгневаны. Она настояла на том, чтобы Чань тоже заглянул в пластинку, пообещав, что уберет ее через две минуты. Как только он улегся на диван, вглядываясь в стеклянную карточку, Селеста повернулась, пожав плечами, к доктору Свенсону.
– За пять минут с ним ничего не случится. Вы были правы, когда сказали, что разум не в силах объять эту живопись, если ее так можно назвать. Ужасная вещь.
Свенсон изучал лицо молодой женщины, пытаясь определить, нет ли на нем следов токсической реакции. Эта картина была прямым отражением алхимической космологии графа, ее сердца.
– Вы слишком пристально смотрите на меня, – хрипло сказала Селеста.
– Извините, моя дорогая: я тревожусь о вас.
– Не нужно.
– Боюсь, это необходимо. Вы… если говорить об известных вам воспоминаниях графа, узнали картину?
– В действительности – нет, – ответила она, – вернее, узнала, но не так детально, как следовало ожидать: мне следовало знать ее как «Отче наш», а мне она представилась чем-то отдаленным, как воспоминания о каком-то давно прошедшем лете. Это осведомленность, но совсем не знание.
– Потому что это воспоминания графини?
– Возможно, но я точно не знаю почему. Наверно, граф был не в себе в то время.
– Вы имеете в виду опиум?
– Я ничего не имею в виду. Но уверена, что мы разгадаем загадку. Я очень люблю разбираться в картах, как вы знаете, а у вас должен быть опыт работы с кодами и шифрами, так что, считайте, полдела уже сделано.
– Все сложнее, Селеста. Вспомните о тринадцати картинах графа серии «Благовещение» и об алхимическом рецепте для физической трансформации, заключенном в них. Подумайте о Лидии Вандаарифф.
Свенсон вспомнил ужасающую сцену в лаборатории в Харшморте: граф в кожаном переднике, нежно сжимающий устройство с раструбом из полированной стали, в кресле квелый от бренди Карл-Хорст Маасмарк, и дочь Роберта Вандаариффа, привязанная к кровати, а между ног у нее – лужица ярко-синей жидкости. От кого именно она забеременела – от принца или от самого алхимика, – было, в сущности, неважно. Молодая женщина, готовившаяся к своей свадьбе в Макленбурге, быстро угасала от яда, который должен был воплотить из нее мечту сумасшедшего.
Мисс Темпл содрогнулась:
– Его приемы не должны были подействовать. Лидия не должна была родить… живое… я имею в виду трансформированное…
– Нет, – сказал Свенсон. – Я уверен, что она бы умерла. Но что такое смерть для сумасшедшего графа, а теперь Вандаариффа? И его новая картина в три раза больше «Благовещения». Мы знаем, что она – средство для чего-то, может быть, настолько ужасного, что невозможно представить.
– В том-то и дело, – сказала мисс Темпл. – Теперь у него есть деньги.
– Именно. Свою затею с Лидией он реализовывал скрытно, и другие потворствовали ему, считая это настоящей работой с синим стеклом. – Свенсон вздохнул. – Но теперь он может воплотить мечты в реальность.
– Или так полагает. – Мисс Темпл покачала головой. Ее голос был усталым, но твердым. – А где Франческа Траппинг? Она не пострадала?
Свенсона удивил этот скачок мыслей Селесты.
– Графиня не сказала. Я предполагал, что девочка была спрятана во дворце, но теперь, когда графиня бежала, я думаю, что и девочку перевезла.
