Как всегда в моих книгах, полиция, боюсь, проглотила сомнительные улики, которыми поболтали перед ее носом, не позаботившись даже хорошенько их нюхнуть, и принялась допрашивать обычный сброд лондонского Ист-Энда. И тоже, как всегда, Алекса Бэддели, моя сыщица, как вы знаете, почуяла неладное. А потому она хитро втирается в доверие к сквайру, узнает, что он часто наведывался во Францию в Ле Туке, где просаживал огромные деньги в баккара, и в конце концов устанавливает, что никакого сообщника не существовало.
Видите ли, это сам сквайр сбыл якобы украденного Гейнсборо скупщику краденного. Это сам сквайр нанял лондонского хулигана притворно ограбить дом, естественно, обещав поделиться с ним суммой страховки. И это сам сквайр хладнокровно застрелил злополучного юного негодяя, пока тот спасался запланированным «бегством».
Она обвела взглядом безмолвствующих подневольных слушателей.
— Так почему же я рассказала эту историю?
— Да, почему? — Трабшо, который пусть еще и не вышел из себя, но настолько дошел до предела, что это никакой разницы не составляло, не сумел удержаться от реплики.
— Я объясню вам почему, — загремела она под самый потолок. — Хотя в моем «Ищи убийцу!» полиция, расследуя, как она полагала, простейший случай грабежа, внушила себе, будто у них есть адекватный набор подозреваемых, только одна Алекса Бэддели сумела понять, что виновный принадлежал к совсем иной категории подозреваемых. Точно так же, стало мне ясно, должно быть и в данном случае.
Она подняла голос на одну-две зарубки, хотя в пустом павильоне он и без того гремел.
— В «Убийстве без легкости» преступник был не просто наименее подозреваемым из семи-восьми персонажей, которых полиция подвергла проверке. Наоборот, до кульминационной главы книги он вовсе даже не считался подозреваемым. И это тоже, полагаю я, характерно для нашего дела. Потому что в реальности вы, пятеро, были лишь пешками, ничего не ведающими пешками, хотя, как я полагаю, в одном индивидуальном случае — пешкой ведающей, в смертельной шахматной партии, которая разыгрывалась внутри этого павильона и за которой с самого начала стоял подлинный руководящий ум. Поэтому подошло время мне, как я и обещала, открыть вам всем личность этого руководящего ума, убийцы Коры Резерфорд.
Однако прежде чем она успела произнести следующее слово, Летиция Морли, чье жеребячье лицо вдруг посинело, исказилось, вскочила на ноги и в безумном рывке бросилась на Эвадну Маунт. В первый момент остальные подозреваемые и детективы только выпучили на нее глаза. А она использовала эту секунду ошеломленного бездействия, чтобы схватить Эвадну за оба плеча сразу и дать ей такого яростного пинка пониже спины, что та растянулась на змеящемся кабелями полу павильона.
В следующее молниеносное мгновение молодая ассистентка откинула свою фигуру назад с той же стремительностью, с какой фигура немолодой романистки была выброшена вперед, и тут же с помоста рухнул огромный прожектор. Полностью сокрушив табурет, с которого романистка произносила свои тирады, он разлетелся тысячью сверкающих осколков.
Несколько секунд ничего не происходило. Затем медленно, с трудом поднимаясь, стряхивая с себя фрагменты стекла и металла, сначала слишком ошеломленная, чтобы как-то среагировать, слишком задохнувшаяся, чтобы заговорить, Эвадна в недоумении уставилась на дымящиеся обломки.
— Черти полосатые в клеточку! — прохрипела она. — Он же предназначался мне!
Она обернулась к Летиции Морли. Та, больше всего похожая на малютку-девочку, которая только-только выскочила из ледяного океана и ждет, чтобы мама завернула ее в теплое мохнатое полотенце, стояла рядом с ней, бледная и дрожащая.
— Летиция, моя милая-милая девочка, вы спасли мне жизнь.
Не отвечая, Летиция указала дрожащей рукой на помост.
— Поглядите! О Господи, поглядите!
Запрокинув головы, они все увидели зрелище, от которого кровь стыла в жилах. В натянутой низко на лоб велюровой шляпе некое существо, с такой полнотой закутанное в длинный черный плащ — плащ безмерно широкий, не позволяющий узнать не только, кем оно является, но даже его пол, — пыталось с бешеным напряжением зверя в ловушке проложить себе путь через сложную паутину канатов и досок.
— Вот ваш убийца, инспектор! — вскричала Эвадна.
— Действуйте! — немедленно рявкнул Колверт на своих подчиненных. — Ну же, ну же, ну! Проверьте, все ли двери заперты! Нельзя допустить, чтобы этот преступник проскользнул у нас между пальцами.
И четверо полицейских в форме уже готовы были кинуться исполнять его распоряжение, но вдруг наводящий ужас звук разом остановил их всех четверых, как и остальных, кто находился в павильоне.
Это был вопль. Вопль, подобного которому никто из них в жизни не слышал. Гермафродитный вопль, парадоксально и basso, и falsetto
[57]
.
Индивид в черном плаще застрял одной ногой в узкой щели между металлическими балками и пытался высвободиться, дергая ногу, дергая снова и снова, сильнее и сильнее, отчаяннее и отчаяннее, а затем последнее неимоверное усилие все-таки освободило ступню, но также заставило само существо одно мучительнейшее мгновение беспомощно закачаться над их задранными головами, а затем, раскинув руки, будто крылья гигантской летучей мыши, оно окончательно потеряло равновесие и со вторым, даже еще более кошмарным воплем рухнуло вниз на них.
Все кинулись врассыпную, и оно шмякнулось на цементный пол бесформенной грудой хрустящих костей.
Летиция Морли закричала. Филипп Франсэ побелел, Леолия Дрейк только-только что не упала в обморок на шею Гарета Найта.
Всего несколько секунд спустя Колверт и Трабшо вместе приблизились к безмолвной бесформенной куче. Заметив, что Колверт на миг заколебался, Трабшо один опустился на колени над ней. Стиснув зубы, он осторожно перевернул тело лицом вверх. Однако даже он, хорошо знакомый с ужасами, неотъемлемыми от рутинной полицейской службы, невольно отпрянул от зрелища, открывшегося его глазам.
Лицо, на которое он смотрел, такое приземление с такой высоты превратило в кашу из костей и крови. И все же не могло быть ни малейших сомнений в том, кому прежде принадлежало это лицо.
Глава шестнадцатая
— Аластер Фарджион! — воскликнул Трабшо. — Каким образом, Эви, во имя всего святого, вы установили, что убийцей был Фарджион? Не говоря уж о том, что он жив?
Утром в этот день Кору Резерфорд похоронили на Хайгейтском кладбище. Своим присутствием похороны почтили несколько светочей сцены и экрана, присутствовавшие также на благотворительном гала-представлении в «Королевском театре», завязке всего дела, а также и все четыре экс-мужа Коры, включая графа, из этой графы исключенного, поскольку он был не в счет. Великолепно скорбное событие, и сама актриса, хотя и мертвая, каким-то образом была его душой и жизнью. Эвадна под траурной вуалью пролила обильные слезы, но даже Трабшо пришлось извлекать соринки из глаза.
