Но теперь, — продолжала она, — возникла неожиданная помеха. Хэтти все так же являлась в павильон каждый Божий день, будто картину снимал сам Фарджион, не ради того лишь, чтобы блюсти финансовые интересы своего мужа, как предположила Кора, но также и его творческие интересы. Она была его шпионкой, «кротом», и ее обязанностью было ежедневно сообщать ему о работе Хенуэя. Но в том-то и заключалась проблема. Работа Хенуэя была вареной жвачкой. Сценарию Фарджиона он следовал рабски, но Фарджион забыл, что почти все самые лучшие идеи и, бесспорно, самые оригинальные, всегда осеняли его в самую последнюю минуту, чаще всего уже на съемочной площадке. А Хенуэй попросту таким талантом не обладал. Вполне компетентный ремесленник, но без йоты гения своего ментора. И вот настает момент — вы помните, Юстес, что нам сказала Кора? — настает момент, когда вопрос о продолжении съемок повисает на волоске.
Смириться с этим Фарджион никак не может. Он был тщеславным высокомерным нарциссистом, и не мог, не желал упустить шанс еще раз похвастать своей блистательностью перед подобающе пораженным миром, пусть даже и через посредника. Уже как раз тогда, когда он сам приступал к съемкам фильма, дурацкая неувязка — без сомнения, он в таком роде объяснял себе смерть Пэтси — воспрепятствовала ему продолжать.
Чтобы столь дорогой проект накрылся вторично из-за чьей-то некомпетентности? Нет-нет, для субъекта его типа это было бы неприемлемо.
И вот этот фильмотворец, этот художник, этот гений, принимавший один неслыханный вызов за другим — уложивший одного из своих героев спать в Клеркенвелле и разбудивший его в Скалистых горах, а другой свой фильм втиснувший в переполненный лифт, — принимает решение принять и этот сверхвызов. Подобно влюбленным, которые поцеловались через посредство маленькой девочки в единственном эпизоде «Если меня найдут мертвой», съемку которого мы с Юстесом наблюдали, он будет вести съемки фильма через посредство кого-то другого.
И вот внезапно Хенуэй чудесным образом обретает под ногами творческую почву. Никто не может понять, каким образом он, как прежде Фарджион, начал обретать эти поразительные идеи прямо на съемочной площадке — идеи, достойные — по причине, которую вы сейчас все поймете — достойные самого Аластера Фарджиона!
Собственно говоря, модус операнди нам, сам того не зная, открыл Хэнуей в кабинете Леви на следующий же день после убийства Коры. Вы помните, когда я попросила его объяснить, каким образом он так внезапно обрел уверенность в себе во время съемок, его ответ сводился к тому, что он перестал спрашивать себя, что сделал бы Фарджи. Он был более честен, чем мы подозревали. Если он больше не спрашивал себя, что сделал бы Фарджи, то потому лишь, что теперь Фарджи указывал ему, что надо сделать! Фарджион попросту использовал Хэтти, чтобы скармливать Хенуэю все внезапно осеняющие его идеи и последнеминутные изменения, которые всегда придавали уникальность его фильмам.
— Почему он просто не звонил Хенуэю? — спросила Летиция.
— Слишком рискованно. Его голос, этот сочный похоронный голос, неминуемо был бы узнан телефонисткой студии, которая, несомненно, слышала его прежде несчетное число раз. Нет, было куда безопаснее, чтобы Хэтти тайком относила подробные заметки-указания своего «покойного» мужа в кабинет Хенуэя, где по прочтении они тут же уничтожались. Так и было, за исключением вот этого единственного клочка бумаги, — при этих словах она запустила обе руки в свою сумку, нащупала остаток указания и разгладила его на столике перед ними, — который я спасла из его мусорной корзинки. Хотя я, естественно, понимала, что это могла быть одна из тысячи и одной заметки-напоминания, никак с этим делом не связанной, меня насторожил тот факт, что ее не только порвали в клочки, но и пытались сжечь. Совершенно очевидно, это был клочок сообщения, которое получивший его хотел надежно скрыть от посторонних глаз, и, обдумывая, почему это было так, я впервые задумалась, а не может ли этот так называемый «вундеркинд» быть все-таки не более чем куклой чревовещателя?
Как видите, поскольку большая часть листика сгорела, для исследования нам остались только эти двенадцать уцелевших букв: «SS ON THE RIGHT». И Юстес всегда на qui vive
[58]
выдвинул нелепую неправдоподобную теорию, что SS каким-то образом могут быть связанными с бегством Бенджамина Леви в последнюю минуту из нацистской Германии.
— Ну уж, Эви! — сказал Трабшо, краснея. — Вы же прекрасно знаете, что я просто пошутил.
— С другой стороны, я, — продолжала она, — и вопреки моей репутации неисправимой выдумщицы, немедленно направила мои мысли по более практичному руслу. Отыскав мой старый словарь рифм, я исследовала столбец за столбцом слова, оканчивающиеся на «ss», пока в размышлении не застопорилась на «kiss»
[59]
. Потому что слово это сразу напомнило мне об эпизоде «Если меня найдут мертвой», про который я упомянула несколько минут назад, — тот, в котором Гарет Найт и Леолия Дрейк одновременно целуют девочку в левую и правую щечки.
Вот и подумайте, не могли бы «SS ON THE RIGHT» быть прежде частью фразы, которая в целом читалась: «Dreik gives her a kiss on the right cheek, Knight on the left»
[60]
.
Они дружно уставились на нее. Мир, который последние три четверти часа был опрокинут вверх тормашками, теперь медленно перевернулся в нормальное положение тормашками вниз.
— Черт подери! — буркнул Трабшо.
— Ох ты! — вскричала Летиция. — Ну, вы самое оно!
— Какой я тупица! — восторгался Франсэ. — Это же прыгает в глаза! Чистейший Фарджион!
— Моя дорогая Эви, — благоговейно сказал Колверт, — в средние века вас обязательно сожгли бы как ведьму.
— Благодарю вас, Том. Вы так добры.
— Однако есть один ключевой вопрос, на который вы не ответили.
— И какой же?
— Почему Фарджион убил Кору Резерфорд? Вернее, как вы только что дали понять, почему он устроил, чтобы ее убили?
До этого момента романистка, настолько опьяненная силой своей логики, даже и не вспомнила, что фокусом этого дела в конечном счете было убийство ее очень дорогой старой подруги.
— Ах, да, — сказала она скорбно. — Кора, бедная Кора… боюсь, она сочла себя жутко хитрой. Однако ахиллесова пята многих хитрых людей заключается в склонности игнорировать тот факт, что другие тоже бывают хитрыми, причем похитрее них.
Как подтвердит Юстес, она однажды объявила нам, что ее роль в фильме, очень маленькая по сценарию, неожиданно стала куда больше и сочнее. Таинственным образом «взбодрилась», по ее выражению. Чтобы узнать правду полностью, нам опять-таки придется подождать признаний Хэтти Фарджион, но ставлю про заклад мой последний доллар, Кора, которая так и не рассталась с возмутительной привычкой беззаботно совать нос в частные дела своих знакомых, явилась поговорить с Хенуэем, нашла его кабинет пустым, начала по своей врожденной склонности рыскать и шарить и наткнулась на какую-то инструкцию Фарджиона, возможно, ту самую, которую я спасла из мусорной корзинки.
