Штатам сделаем тово!
[133]
»
Слышь, Жирик! А куда ты пулемет дел? Ну, тот, что сняли-то уже, в потерне? А?
Кирюха, пойманный на выдохе, с ответом не нашелся и только перебирал губами, краснея от досады. Пришлось колоться:
— Там и лежит. С караулки рубероида надрали, Онофрейчук, покойничек, замотал его, да и прикопали.
— Да расслабься, не претендую, твое так твое. Там, говоришь, еще есть?
— Ну да.
— Значит, как спустимся, можно будет его сзади оставить, чтоб если кто по следу припрется…
— Че, решился-таки со мной в арсенал лезть?
— Ну, а че бы нет. Мне вторая машина на чердаке не помешает.
— Ну, тогда как базар отлажу, так и выйдем. — повеселел Жирик. — Снег там, не снег, успевать надо, а то и впрямь Паневин поколется, и козлы эти все загребут.
— А че конкретно загребут-то? Давай разрисуй, хорош уже целку изображать! Бля, как девочку тебя упрашиваю, достал!
— Паневин говорил, что там есть внизу рельсы, типа как для поезда. И если найти этот тоннель, то когда по рельсам этим влево пройдешь немного, метров пятьдесят, что ли, то будет сетка, а за ней три бэтра, полностью заправленных. То есть вооружение, боезапас, стволы, все! Это как бы эвакуационный такой заход, про него там и свои-то не знали, только старшие смен, командир, да те, кому следить положено.
— Ага… Это че получается, че у нас на бэтре, если строго по инструкции… КПВТ,
[134]
ПКТ,
[135]
две стрелы,
[136]
РПГ седьмой, целый, мать его, арсенал. КПВешных пятьсот иметь положено, семерки сколь? Не помнишь?
— Да тысячу, вроде. Или полторы… Не, не помню. Но смысл слазить есть, согласен?
— Еще бы. Да еще если этот смысл на три помножить… Ой-eй. Это ты сравняешься по огневой с Нигматом точно, а может, и с Мирохой даже. Даже когда мне доляху отпилишь, так у тебя останется столько, что всю Тридцатку можно на тумбочке выстроить… Да, товарищ Жириновский, понимаю, почему ты партизаном притворялся…
— Вот. А ты — целочка, целочка. Так что Паневина надо выдергивать по-любому, сколько бы это ни встало. Если это кто-то возьмет — тьфу, даже думать о таком неохота, нельзя это отдавать.
— Уверен, что без него не сможем?
— Стопудово. Там знаешь, как все по-хитровыебанному? Ебнешься. Где лифт начинается, туда зайти говно вопрос, спускаться, вот, не сахар, но тоже, так, ничего особого. А вот дальше — вилы. Когда там все работает, хоть дивизию загоняй — бесполезно. Сам убедишься, там одну первую гермодверь только посмотришь, и все ясно станет. Вагон тола привози — не поцарапает даже. Там в углах эти машинки и стояли, типа как перед дверью коридор простреливать. А дальше — это Паневин говорит, еще потерна, ну, это коридор типа, она коленами идет, и каждое колено кончается двумя пулеметами, понял? Когда идет сигнал «вторжение», то якобы это все, что за гермодверью, отрубается от внешнего, полностью, даже кабели рубятся в проходках, понял?
— Понял. Значит, у них там должен быть генератор еще. Слышь, а как мы туда попадем?
— Ну, до хранилищ иди, как по проспекту — америкосы все взломали, открыто стоит. Там погрузчики даже ездили. А вот дальше — труба дело. Паневин говорил, что надо ручным приводом открывать, а где эти привода, он точно не знает. Некоторые знает, а некоторые — нет. Или пиздит, но как проверишь… Так-то проблем нет, конечно, проверить — как два пальца об асфальт, все расскажет, что знает и не знает, но опосля такой проверки он может здорово обидеться. Это, сам понимаешь, только раз можно сделать, а после надо мочить, нельзя оставлять. Ну, это, конечно, если сильно прижмет.
— Это… Слышь, товарищ главнобазарный, а ты когда набил
[137]
народу открытие?
— Да хоть завтра, так-то все уже нормально, полы заделаны, прилавки там, все дела, окна позавчера стеклить закончили. Надо же по этим трем решить, че там — или гасим, или, как ты говорил, добром. Точно получится добро-то твое, или как?
— Точно только то, что мы все когда-нибудь сдохнем. Ну, не получится, по-своему разберешься. Как ты умеешь — а вот услуга, товарищи торговцы, кому тут сервис, дешево, налетай, че, суки, не хотите?! Беглым — огонь! Да, Кирюх?
Жирик предпочел не реагировать, видимо, отбрехиваться надоело уже до чертиков — тема его бурной, но неудачной карьеры на торжке была одной из любимых в Ахметовом Доме.
Утром, вернее, к утру, на улицу перед Ахметкиным Угловым вышла странная процессия — впереди Серб с хозяйским РПК, за ним — хозяин, без оружия, в домашних обрезанных валенках, замыкал маленькую колонну новый домашний базарных, тоже с пулеметом. Если б их кто увидел, то долго тер бы глаза — было очень похоже, что Ахмета арестовали и куда-то неторопливо конвоируют. Арестованный, видно, здорово переживает — вон как нос повесил, по сторонам не глядит, насрать ему на все. А конвойные-то клювами не щелкают, стригут вокруг на совесть, и стволы не вешают.
Ахмет нарочно остался безоружным. Ствол заставляет пасти по сторонам, а тут дело такое, что… Лучше всего ренген работает, когда не думаешь ни о чем, как бы растекаешься по земле; не как масло по сковороде, а скорее как комок тополиного пуха, когда он только-только соберется, еще не слежаный, пылью не огрузившийся. Переваливается так под легким ветром, как медузка из полупрозрачного невесомого киселя, мягко подскакивает на неровном асфальте… Оп. Схватилось, ага. Процесс, товарищи, пошел, пошел процесс. …Ни хера се. О, сколько нам, бля, открытьев чудных… — Ахмет впервые сосредоточился при «включенном» ренгене на близко, шагах в трех-четырех идущем впереди человеке. Сербе. — Н-да. Весь потрох наружу. Вот тык дык, товаришши. Это че значит, так можно в любом ковыряться? И во мне, выходит, тоже. Дела-а-а… Нет, никаких мыслей Ахмет, конечно, не подслушал, потому что нет у человека четко выраженных мыслей, но вот влезть в шкуру человека оказалось вполне возможным. Почувствовать, как он сейчас к чему относится; в виде как бы сказать — в сыром, что ли, в редакции для внутреннего употребления. Серб шел, и его внутреннее состояние складывалось из легкого, почти угасшего любопытства к цели их необычного похода, его также немного напрягал идущий замыкающим Жириков человек, представленный как Леха Гергенрейдер, но попросивший обращаться к нему «Немец». Ахмет попытался переключить внимание на Немца, но оказалось, что от него сигнал идет трудно, как через вату. Удивился — было такое чувство, что если захотелось почетче разглядеть что-либо, вот, Немца, к примеру, то для этого почему-то надо направить в его сторону чуть приоткрытый рот, словно ренген находится на языке, или информация просто втягивается с воздухом. …Все страньше и страньше. Едет крыша, или не едет?… — меланхолично подумал о себе Ахмет, холодно и безразлично, словно речь о чужом человеке. — …Да насрать. Я уже и так лишка живу, по идее, давно уже должен вторую катьку поднять. Чисто математически. Какая разница, как я эту лишку проживу, один хрен не затянется это…
