Развлекаясь таким макаром, Ахмет не заметил даже, как дошли до первой точки маршрута. Спохватился, когда перестал слышать звук шагов — конвоиры остановились на углах торжковой площадки, поделили сектора и принялись укладывать картинку, слегка водя стволами вслед за взглядом. Обернулся, махнул, типа все правильно, стойте.
…Главное место, говоришь. Ладно… Ахмет переложил поудобнее зиловский обод, отряхнул, присел. Стараясь не цепляться взглядом за детали, расслабленно обвел глазами панораму. Старое здание ресторана было построено в конце основательных пятидесятых и после памятной бомбежки устояло. Лишилось крыши, но только до второго этажа, толстые кирпичные стены вынесли близкие термобарические удары. В едва брезжущем рассветном сумраке уцелевшие первые этажи окрестных домов, амфитеатром окружавших ресторан, казались бесформенными кучами. В подвалах нащупывались редкие кучки людей. Ничего опасного. Спят, даже дети среди них. Псиной в округе не пахнет, здесь сравнительно густо сидят одиночки и малые группы, псов ловят да жрут — а псы тоже не дураки, и сюда только охотиться ходят. Вон, пятак на торжке, осклизлый от крови, — псину рубят. А вот в этом углу дровами банчат, щепой все усыпано. Крупную подвыбрали, один мусор остался. Вытащил из кармана спичечный коробок с тремя маленькими ромбиками из кровельной жести, вытряхнул их на ладонь. На одном из них сохранились остатки сурика… Да уж. Артефакты, ептыть, смотри-ка. Ну и че, где тут это самое место, хотел бы я знать… Оставил тот, что в краске, остальные вернул на место. Попытался предугадать, где оно окажется и что же на нем будет лежать, то, что надо унести, а взамен оставить этот невзрачный жестяной обрезок. …Ладно, все. Хорош придуряться, еще две точки… — Расслабиться и опустеть никак не удавалось… — А, вон че. Я ж ссать хочу. Та-ак, минутку… Ахмет расстегнул штаны и принялся поливать кучу мусора, стараясь так попасть на пластиковую крышку от колы, чтоб она перевернулась. Перевернулась. Тут же что-то вцепилось в правый глаз — теребя, раздражая, требуя внимания. Догадавшись, что все получилось, Ахмет не поднимая глаз, неторопливо застегнул штаны и повернулся навстречу сигналу, специально растягивая момент, чтоб поточнее запомнить все нюансы ощущений. Приподнял глаза — да, точно.
Картинка потеряла глубину, перспективу, но ожила, задвигалась, тут и там появились мелочи, вдруг исполнившиеся смысла. Мазанув взглядом засыпанный щепой пятак, Ахмет явственно ощутил мощное желание оценить, о чем же говорит этот узор, ставший даже не гипертекстом, а чем-то гораздо большим. Некоторые щепочки явственно указывали на события, давние и не очень, словно предлагая: «Ну че, распаковать?», каждая щепочка была о чем-то, словно над ней невидимо сияла реклама с краткой аннотацией. Большинство приветливо улыбалось, приглашая снова вытащить упруго бьющуюся рыбу в восемьдесят шестом, выйти из самолета в Адлере на второе лето после олимпиады, погладить старого друга — кота, умершего в две тыщи четвертом, зато некоторые угрожающе нацеливали на Ахмета свои волокна, типа не трожь, иди куда шел — эти были о том, чего еще нет, или о плохом; были и те, от которых ощутимо тащило чем-то мерзким и ледяным — их он старался обойти подальше, с содроганьем представляя, что же будет, если провалиться вслед за такими. …Ой, бля, че это я?! Сука, зацепился все же, баран бестолковый!.. — ругнул себя Ахмет, заметив, наконец, что долгонько уже таращится на иероглифы из мерзлой грязи и опилок, и подошел к цели своего похода. «Главное» место ничем не отличалось от любого другого. …Фу, как скучно… — разочарованно подумал Ахмет, безразлично заворачивая в специально для этого прихваченную чистую тряпочку мятый цоколь от лампочки. Он тоже ничем не выделялся среди другого мусора, втоптанного и вмерзшего в грязь на пятаке у служившего прилавком сплющенного автомобильного кузова, но сразу было понятно — правильно взять именно его, никаких сомнений. Чуть даже не забыл воткнуть жестяной ромбик. Вернулся, воткнул, притоптал понадежней. Махнул своим: пошли, мол, дальше.
Так же скучно у пятого магазина к цоколю добавился календарик за десятый год, с едва различимыми буковками. На ближнем торжке, за ДК, из грязи пришлось выворачивать немаленький камень. Идя хоронить эту странную коллекцию в Кирюхином спортзале, Ахмет спиной чувствовал, как на языке у Серба и Немца бешено крутится вопрос, как подавляемое недоумение гложет изнутри стенки их черепов. …Ниче-ниче, товарищи бойцы. Старших положено уважать, то есть бояться. Непонятное пугает лучше всего. Хрен вы хоть слово от меня насчет этой пантомимы услышите, вот так-то. Надо еще Жирику наказать, чтоб не болтал…
Промаявшись до вечера, с темнотой Ахмет вновь обошел торжки. На торже у пятого магазина было пусто; впрочем, это стало ясно еще за квартал — но Ахмет честно просидел на краешке клумбы добрые полчаса. Ничего. Никого. …Да и хер с ним, нашим легче…
Из-за перегородившей бывший проспект Победы кучи обломков дома, где в цоколе был когда-то магазин «Подарочный», показались мощные кирпичные валы старого ресторана. По хребту пролетел холодный выдох — там! Что-то важное? Нет, непохоже; почему вдруг шерсть поднялась — непонятно. Оказалось — пацан, синий и в соплях, базарить внятно не может. Или не хочет; глаза смышленые, но — мама дорогая, какие злобные. Лет шесть-семь, похожий на грызуна какого-то. …О, это стопудово Кирюхин головняк. Мне такого домой тащить нельзя — баба тут же растает, не успеешь обернуться, как это чучело станет «сыночкой» и будет в полный рост ебать мне голову. Не, товарищ детеныш, будете сыном полка имени Жириновского…
— Э, Немец. Хорька этого фиксируй, отведешь хозяину, он в курсе. Пошли, щас ближний остался — и все, хорош на сегодня.
Ахмет забрал у Немца ствол — вести это юное отродье и пасти по сторонам было нереально. Вот и последний торжок. На подходе Серб сбавил шаг — площадка торжка захламлена, укрытий полно, лучше перебдеть. Ахмет жестом остановил Немца с извивающимся пацаном на сворке — типа, постой там, пока пятак проверим. Маякнул
[138]
Сербу — расслабься, людей вроде как нет; но все же ткнул в сторону дальнего угла: давай, типа, обойдем — на всякий случай. Обошли, встретились напротив того самого тупичка между забором и контейнером, где Жирик отмахивался от торговцев. Встали, повесив закрытые
[139]
стволы на ремень. Ахмет вытащил курево, поднес Сербу прикурить. Только сделали по затяжке — и мгновенно крутанулись на месте, щелкая предохранителями, расходясь к краям прохода. Посреди тупичка замерла пойманная на подходе здоровая псина, мохнатая, как вывернутый полушубок. …Ах ты, сучара, ишь как тормознула! Знаешь ствол, да?… — синхронно подумали оба человека. Псина рыкнула — она поняла, что попала. Что она пыталась сделать — то ли подкрасться на бросок, то ли прошмыгнуть из тупичка… Ахмет понял, что псина врубается в бесполезность своей последней атаки, но все равно ее сделает. Ломанется на два пулемета. Его вдруг ожгло — …Бля! А может, не только человек!..
