– С каким Д’Аннунцио?
– Что значит, с каким Д’Аннунцио? – переспросил Алессандро.
– Фамилия показалась знакомой.
– Я не могу объяснять тебе все и вся. Мне следовало это знать. Разве можно ожидать, что ты поймешь теорию, понятия не имея, о чем речь. Я ошибся, углубившись в подробности. Позволь начать снова, максимально все упростив. Это была великая, разрушительная война. Она бушевала в Европе с девятьсот четырнадцатого по девятьсот восемнадцатый. Италия оставалась в стороне до весны девятьсот пятнадцатого. Потом, главным образом позарившись на Южный Тироль, Альто-Адидже, мы вступили в войну против Австро-Венгрии, и погиб почти миллион человек.
– Вы участвовали в той войне?
– Я участвовал в той войне.
– Расскажите, какой она была.
– Нет, – ответил Алессандро. – Помимо прочего, у меня просто нет сил.
Они уже шли по улочкам Ачерето. Даже в десять вечера город спал, закрыв окна ставнями. В центре города находилась площадь с фонтаном посреди. Они присели у фонтана.
* * *
Не горело ни единого огня, луна еще не поднялась, но света звезд хватало, чтобы различать силуэты окружающих площадь домов и всего, что на ней двигалось. Вода била из фонтана мощной струей и мягко падала в бассейн. Иногда брызги долетели до Алессандро Джулиани и Николо Самбукку.
Алессандро положил руки на набалдашник трости. Днем его могли бы принять за землевладельца, мэра или врача, отдыхающего у фонтана после посещения пациента. Болело в бедре и чуть выше колена. С течением времени все больше давала о себе знать одна из ран, но боль его только радовала. Боль неизбежна, и он знал, что в борьбе с ней победа в итоге останется за ним. Вернувшись с фронта зимой в унылый и деморализованный Рим, он частенько чувствовал, как сильно ему не хватает войны, об окончании которой он раньше мечтал. То же происходило и с болью.
Возможно, из-за возраста спутника Алессандро чувствовал себя молодым, и его пугало, что к нему могут вновь вернуться воспоминания юности. Некоторые из его коллег и студентов заявляли, что их так тронула та или иная книга, что они перечитывают ее снова и снова. Что с ними происходило? О чем они думали? Они лукавили? Возможно, его следовало назвать дураком, но он придерживался мнения: если книга действительно хороша, достаточно прочесть ее один раз, чтобы она тронула тебя, изменила, сделала другим. Стала бы частью тебя и уже никогда не уходила, персонажей ты любил бы так, словно сам их и создал. Кому охота пахать и без того идеально вспаханное поле? Перечитывать такую книгу все равно, что заново переживать свою жизнь, а это обычно невероятно больно. По работе ему приходилось перечитывать книги, но никакого удовольствия он от этого не испытывал – только раздражение и злость.
Он посмотрел на Николо, который, лежа на боку, ухом на каменном бортике фонтана, и доверху закатав рукав рубашки, шарил рукой по дну, пытаясь достать лежащую там монету.
– Думаешь, оно того стоит? – спросил Алессандро.
Николо промолчал, решив, что лучшим ответом станет поднятая в воздух, поблескивающая от воды монета в сто лир.
Нащупав монету, он с облегченным вздохом выпрямился, достал из кармана коробок спичек, зажег одну левой сухой рукой.
– Что это? – спросил он Алессандро, который видел в мерцающем свете спички, что рука юноши стала более бледной от пребывания в холодной воде.
– Дай посмотреть.
Николо зажег еще одну спичку.
– Монета греческая, – сообщил ему Алессандро.
– И сколько она стоит? – напряженно спросил Николо. Как и многие люди, нашедшие иностранную монету, он подозревал, что она очень и очень ценная.
– Примерно лиру, может, и меньше, – ответил Алессандро.
– Лиру? Одну?
Алессандро утвердительно кивнул, прежде чем спичка погасла.
– Как это может быть?
– А ты чего ожидал? Думаешь, люди разбрасываются золотом? Из фонтана выгодно вытаскивать деньги, когда дно усыпано монетами. Я и сам это делал.
– Но вы ведь были богаты?
– И что с того? Я был еще маленьким. Мы добывали деньги на мороженое, залезая в фонтаны.
– Разве отец не давал вам денег?
– Не на мороженое.
– Почему?
– Он знал, что я добываю деньги на мороженое из фонтанов.
– Какой он был умный.
– Его ум проявлялся не в этом. Сколько тебе лет, Николо? Выглядишь ты на восемнадцать.
– Семнадцать.
– Николо, в девятьсот восьмом, более пятидесяти лет назад, я только-только начал учиться в университете. Однажды проходил мимо фонтана и увидел, что дно усыпано серебряными монетками. Я знал, что поступаю неправильно, но снял пиджак, закатал рукав и начал доставать монеты со дна. Почему неправильно, сказать не мог, но это имело какое-то отношение к достоинству. Потом появился полицейский и намекнул, очень настоятельно, как они умеют намекать, что мне следует бросить монеты обратно в воду. Сказал, что для такого, как я, подобные поступки недостойны, что монеты я должен оставить детям. К достоинству это никакого отношения не имело. Защитить собственное достоинство невозможно. Оно или есть, или его нет. Речь, вероятно, следовало вести о справедливости. И осознав, что все дело в справедливости, о достоинстве я больше не тревожился. Понимаешь, о чем я?
– Но монета греческая, синьор, – запротестовал Николо.
– Разве она не порадовала бы маленького мальчика? – спросил старик.
Николо согнул руку, чтобы бросить монету на середину фонтана.
– А как же он ее достанет? – спросил Алессандро. – Ты хочешь, чтобы он утонул?
– Пусть доплывет, – фыркнул Николо.
– Нет, – последовал ответ. – Монета для маленького мальчика.
Николо бросил монету у края и раскатал рукав. Ему не хотелось расставаться даже с одной лирой.
– Весь этот дурацкий город спит. Представляете, ни одного огонька, ни единого…
– Я видел один, когда мы вошли в город, на перекрестке.
– Но не в самом городе. Не могу поверить. Только десять вечера. Сейчас на виа Венето жизнь только начинается, – заявил он с таким видом, будто появлялся там каждый вечер.
– Ты завсегдатай виа Венето? – спросил Алессандро.
– Иногда бываю.
– И что ты там делаешь?
– Смотрю на женщин, – признался Николо и так покраснел, что даже в темноте Алессандро пробормотал: «Pomodoro»
[9]
.
– Неплохое местечко, чтобы смотреть на женщин, – согласился Алессандро. – Их там множество, а ты с ними знакомился?
– Не совсем… – Голос Николо упал до хриплого шепота.
