– Алессандро, где мы?
– В больнице.
– Какой больнице?
– Святого Мартино.
Адвокат Джулиани огляделся.
– Когда я сюда попал?
– Месяц назад.
– Месяц?
– Да.
– С чем?
– С сердцем.
– Мне кажется, я сплю, но я ведь не сплю, да?
– Ты начинаешь поправляться. Теперь у нас есть лекарство, которое тебе необходимо. Орфео добыл его через армию. Температуры у тебя уже нет.
– Я и не знал, что у меня повышалась температура.
– Как ты себя чувствуешь?
– По ощущениям у меня нет тела. Я плаваю, и мне это не нравится. Я же не пьяный?
– Нет, – подтвердил Алессандро.
– Я такой легкий, словно у меня остались одни глаза… даже не глаза, как будто я стал точкой, из которой могу все видеть. Я же не летаю, правда?
– Ты в кровати. Тело у тебя есть, – Алессандро легонько сжал руку отца. – Чувствуешь?
– Мне давали какие-то таблетки?
– Да, может, дело в них.
– Я не против того, чтобы летать, но скажи им, чтобы больше не давали.
– Хорошо. Скажу.
– Где мама?
Алессандро опустил голову. Потому что на глаза у него навернулись слезы.
– Ее сейчас нет. Она спит. Мы по очереди дежурим у твоей кровати. Лучана здесь, вернется через минуту.
– Лучана, – повторил отец, закрывая глаза. А когда снова открыл, спросил: – Где Лучана?
– Здесь. Вышла в коридор.
– Я думал, ты в армии, Алессандро.
– Так и есть. Приехал ненадолго.
– Обычно никого не отпускают.
– Я должен вернуться. Скоро.
– Я думал, ты умер.
– Папа, я здесь.
Вошла Лучана, за ней – медсестра, которая направилась к солдату, отгородилась ширмой и начала делать то, что положено, невидимая.
– Он очнулся, – порадовал Лучану Алессандро. Отец позвал ее, она его поцеловала. – Папа еще не полностью пришел в себя, но я рассказал ему, что происходит: ему лучше, температура спала, он сможет вернуться домой.
– Который час? – спросил отец.
– Уже вечер, папа, около девяти. Мы побудем с тобой, пока у тебя не пройдет ощущение, будто ты летаешь.
– Это не обязательно.
– Мы так хотим, – ответила Лучана.
– Лучана пойдет домой немного поспать, а я останусь с тобой.
– Я тоже останусь, – возразила Лучана.
– Ты провела здесь весь день.
– Вот что я тебе скажу. Иди-ка домой, немного поспи и возвращайся к полуночи сменить меня. Мне не сложно побыть здесь еще несколько часов, а если ты собираешься не спать всю ночь, тебе надо отдохнуть. Потом проводишь меня домой и вернешься.
– Ладно, – согласилась она. – Позволь мне только умыться перед уходом. – Она повернулась к отцу. Он лежал с полузакрытыми глазами, веки трепетали, словно стали невесомыми. – Я только на минутку.
Оставшись наедине с отцом, Алессандро на секунду замялся, потом нагнулся к нему.
– Папа, ты меня слышишь?
– Да, – отозвался адвокат Джулиани так тихо, что Алессандро повторил вопрос.
– Папа, ты меня слышишь?
– Да, я тебя слышу, – в голосе отца послышалась нотка раздражения, и Алессандро это понравилось: это показывало, что он не сдался болезни.
– Я хочу сказать… – начал Алессандро и замолчал, смутившись. – Я хочу, чтобы ты знал… помнишь, ты читал мне книжку про немецких кроликов, когда мне было два года?
– Каких кроликах?
– Детскую книжку про семейство кроликов в поле… как за ними гнались охотники, их приключения и все такое?
Адвокат Джулиани кивнул.
– Я сидел у тебя на коленях, привалившись к твоей груди. Иногда я засыпал.
– Да, помню.
– Ты читал ее мне, когда возвращался с работы. Еще в рубашке и пиджаке, до обеда. Я прижимался головой к рубашке, и от нее пахло трубочным табаком. Я хочу сказать… Не знаю, как выразить… Это лучшие воспоминания в моей жизни. Таким счастливым я никогда больше себя не чувствовал. Мир казался идеальным.
Алессандро заплакал. Слезы потекли по щекам, как он ни старался сдержаться. Отец протянул руку и сжал руку Алессандро, лежащую на кровати.
* * *
Во всех документах, уведомлениях и приказах огромная крепость из камня и бетона, возведенная на утесе над морем к югу от Анцио
[61]
, проходила как Четвертая военная тюрьма или ВТ-4, но те, кто находился там, называли ее исключительно «Звездой морей». Она, казалось, плыла над морем, как в ясную ночь звезды плывут над водой и ветром. В загадочной и увлекательной беседе – в потрескиваниях, шипении и прочих вроде бы бессвязных звуках пены, волн и ветра – звезды, казалось, обменивались с морем невероятными секретами, делились открытиями, до которых еще никто не додумался. Звезды и волны обменивались невероятными объемами информации, поступающей мощным и быстрым потоком, непостижимым для человеческого разума, ее передавали бесчисленные голоса, разговаривающие с бесчисленными огнями. Солдаты, которых отправляли в «Звезду морей», потерявшие честь, лишенные желаний и надежды на спасение, знали душу ночного моря. Ничего другого у них не осталось.
Алессандро привезли в «Звезду морей», расположенную неподалеку от Рима, после пяти или шести остановок в других местах. Армии потребовалось четыре дня и печати с подписями на полусотне страниц, чтобы препроводить его из собственного дома в крохотную камеру над морем.
Последние несколько километров он прошел пешком в колонне людей, прокованных за кольцо на левой лодыжке к общей цепи. Охранники то и дело пересчитывали их, словно не верили ни собственным глазам, ни прочности стали. Заключенных переодели в военную форму, чтобы они вспомнили армейскую дисциплину и с большей готовностью подчинялись приказам.
В Анцио они спустились на пляж и двинулись к «Звезде морей», которую видели издалека. В это ноябрьское утро солнце светило так же ярко, как весной или летом, и о том, что на дворе осень, можно было догадаться только по черным теням. Море волновалось. Высокие волны обрушивались на берег, ветер далеко разносил брызги, так что у солдат, которые носили очки, линзы покрылись тонким слоем соли. Но и без брызг им приходилось нелегко: солнце жарило так, что они обливались потом. Они шли под грохот прибоя, на гимнастерках оливкового цвета проступали темные пятна, цепи блестели от воды.
Хотя Алессандро радовали волны и ветер, который гнал их на берег, каждый шаг, увеличивающий расстояние от Рима, причинял невыносимую душевную боль. Он находился у моря, шел под ярким солнцем, а его отец и Лучана оставались вдвоем в палате на верхнем этаже больницы. Несомненно, и над больницей синело безоблачное небо, а в ящике на окне цвела герань, красная, точно кровь, но холодный камень улиц и площадей, деревья, теряющие листву, уступали тому, что открывалось его глазам, когда он шел к «Звезде морей».
