– Ты должен посмотреть на их лица, Алессандро. Не знаю, почему это так смешно, но есть как есть. Они так удивлены, что со стороны можно подумать, будто здесь они по ошибке. Погляди сам.
Алессандро всмотрелся во вновь прибывших. В их лицах не увидел ничего нового для себя, форма потемнела от пота. В армии все выглядят одинаково. Но в юго-западном углу стоял солдат, опиравшийся на палку. А с другой стороны его поддерживал друг. Алессандро прижался к прутьям решетки. Тут кто-то позвал этих двоих. Им всем давали прозвища на марш-броске по пляжу, а может, и раньше, по дороге из Рима. Хромоногого и того, кто ему помогал, звали Бруто и Белло
[63]
.
Едва Алессандро услышал их прозвища, он вспомнил детей Гварильи, и успокаивающий эффект «Звезды морей» и самого моря, который начал облегчать боль и готовить к смерти, как ветром сдуло.
* * *
Алессандро окликнул одного Гварилью, подумав, что его примут за чирикающую птицу, крикни он: «Фабио, Гварилья, Фабио, Гварилья».
Они немедленно повернулись на голос, пересекли двор, встали под окном камеры Алессандро. Алессандро и Фабио нервно улыбнулись, Гварилья выглядел так, будто вот-вот разрыдается, но пытался сохранить серьезное выражение лица.
– Не вышло, – сказал он, подняв голову. – С катакомбами. Я ушел туда и скоро оторвался от них в темноте. Когда преследовавшие меня солдаты повернули назад, я уже подумал, что спасся, но несколько часов спустя над головой проехал троллейбус, и потолок обвалился. К счастью, земля была легкой и сухой. Я выбрался на поверхность и ушел в другой тоннель. Несколько минут шел на ощупь, потом сел. Пробыл там час или два, выплевывая грязь изо рта и пытаясь дышать, и тут увидел приближающийся фонарь. Метнулся в противоположную сторону и нарвался на отряд военной полиции. Сбил нескольких с ног, когда столкнулся с ними, так что они принялись бить меня прикладами винтовок. Думаю, там бы я и нашел свою смерть, но им хотелось быстрее выйти на воздух и свет, так что они остановились.
– Трое мужчин в штатском вошли в кафе и сели, – подхватил, в свою очередь, Фабио. – Несколько дней назад. Спросили меня. Мне бы сразу рвануть через черный ход, но я подумал, что могу рассчитывать на большие чаевые, поэтому обслужил их. Поверишь ли, они заказали эспрессо и песочные пирожные с шоколадной крошкой. – Он улыбнулся. – Просидели полчаса, а потом арестовали. Я сглупил, да.
– Умным тебя не назовешь, – согласился Алессандро.
– У них есть карты катакомб, – сообщил Гварилья. – Они посылали под землю топографов и сделали карты! Только тогда смогли очистить их от дезертиров. Почему они не умеют так же хорошо воевать?
– Теперь это не имеет значения.
– Нас расстреляют, да? – спросил Фабио.
– Да, – подтвердил Алессандро из окошка камеры.
– У этих столбов.
Алессандро кивнул.
– Ну и ладно, – сказал Фабио.
Гварилья закрыл глаза.
– Алессандро, – с жаром воскликнул Фабио, – как думаешь, на небесах есть красивые женщины?
Гварилья застонал.
– Миллионы, но с чего ты взял, что попадешь туда?
Лицо Фабио расплылось в широкой улыбке.
– Мне мама сказала, – ответил он. – По ее словам, что бы ни случилось, я попаду на небеса. Она обещала.
Алессандро пожал плечами.
– Как здесь кормят? – спросил Фабио. – Пристойно?
– Иногда дают яйцо, – ответил подошедший к окну Лодовико.
– Что?
– Иногда дают яйцо, – повторил Лодовико.
– Кто это? – спросил Фабио.
– Это индеец Лодовико. Фамилии у него нет, потому что он коммунист.
– Адами, Фабио, – представился Фабио, чуть ли не кокетливо, – а это Гварилья. – Гварилья смотрел в землю. – Он настоящий ветеран, но сейчас несчастлив.
На внутреннем дворе появился офицер и приказал заключенным построиться. К этому они привыкли, и буквально через несколько секунд стояли ровными рядами, но без оружия и амуниции, а потому не производили впечатления боевой части.
Офицер в очках с железной оправой тоже напоминал студента. Зычным голосом он обратился к заключенным:
– Это военная тюрьма номер четыре, которую мы называем «Звезда морей». Убежать отсюда нельзя, кто попытается, будет застрелен на месте. Вам положено три яйца и два апельсина в неделю, стрижка и баня каждые две надели. Насчет еды не жалуйтесь, она такая же, как и в других тюрьмах, или даже лучше. Мы до последнего поддерживаем военную дисциплину, хотя вас выводят отсюда на расстрел. Все спрашивают, почему, и я вам скажу. Это единственное, что у вас есть. Вы едва ли ни с первого дня жизни знаете, что вам предстоит умереть, так? Но вы бреетесь, играете в бочче, полируете дверные ручки, отращиваете усы. Все напрасно теряют время. То же самое происходит и в «Звезде морей». Вы по-прежнему в армии и должны поддерживать армейскую дисциплину до самой смерти. Вам от этого будет только лучше. Если не будете поддерживать, превратитесь в желе, будете слишком много страдать, а в конце насрете в штаны. Вы все скоро умрете. Я тоже. Мне уже вынесен приговор. Первого января я уйду первым. Следуйте моему примеру. Смотрите, что я делаю. Держитесь прямо, пока пуля не пробьет грудь. Это единственный путь. Вольно! Выстроиться в ряд у ворот.
– Кто это такой? – спросил Алессандро у Лодовико.
– Разве ты не слышал его речи?
– Нет, и бани тоже не было. Он говорил правду?
– Он убил полковника, который начал стрелять по своим солдатам. Его должны расстрелять первого января. Обычно происходит это на следующий день после суда, но ему дали время, чтобы он обо всем подумал.
– Его не сломили.
– Пока нет.
– Как насчет бани?
– Сегодня вечером. И стрижка.
– Я не хочу стричься.
– Не повезло. Подозреваю, что они продают волосы. На матрацы.
– Мерзость какая.
– Да нет. Может, на этом матрасе будет спать ребенок. Мне идея нравится.
* * *
Цирюльники прибыли во второй половине дня. Невысокие толстяки, почти все лысые, они балансировали на ящиках из-под патронов и быстренько убирали шевелюру с голов солдат, ожидавших в длинных очередях.
Заключенных выводили из камер группами по пятьдесят человек по сложной схеме, привязанной к этажам и тюремным блокам. Их собирали в большом зале, где цирюльники уже стояли на ящиках с электрическими машинками в руках, провода змеились по полу и исчезали в дыре, пробитой в одной из стен.
Потом группами по пять заключенных вели в душевую с полом из терраццо
[64]
, где обычные солдаты окатывали их ведрами мыльной водой, а потом поливали из шлангов для мойки скота, позаимствованных на скотобойне. Смывали с них мыло и сталкивали в мелкий бассейн с горячей водой, где им разрешалось пробыть несколько минут. После бассейна вели по длинным коридорам, и они обсыхали на ветру. В конце последнего коридора они получали свою влажную, только что выстиранную форму. Все это они называли стиральной машиной.
