Его предположения не оправдались. Он не говорил сам с собой и не пел. Ночь не припасла для него ни слов, ни мелодий, но выдалась безумно ясной и холодной, словно уже наступила зима.
Никогда раньше Алессандро не приходилось щуриться от света звезд, но в эту ночь звезды ослепляли, и порой он прикрывал глаза. Они сияли слишком ярко, чтобы оставаться неподвижными, поэтому иной раз срывались с места, прочерчивая короткую полосу. И хотя полоски исчезали почти мгновенно, глаз их запоминал, удерживая свечение. Будь они более ослепительными и протяженными во времени, зависая белой линией на черном небе, настроение Алессандро не поднималось бы всякий раз, когда он их видел. Но они исчезали быстрее, чем легкие клубы дыма, их след был тоньше волоска, а световая вспышка растягивалась только в памяти.
* * *
Еще до рассвета ключ повернулся в замке и дверь распахнулась. Офицер, два солдата и священник изумились, увидев крепко спящего Алессандро. Один из солдат подошел и тронул его за плечо. Потом пришлось его потрясти.
– Ты что, спал всю ночь? – удивился офицер.
Алессандро чувствовал себя бодрым и отдохнувшим.
– Да, и отлично выспался.
– Видать, нервы у тебя железные, – отметил офицер.
Алессандро отбросил одеяло, встал и направился к двери. Они остановили его и сковали руки за спиной, и его даже удивило, а зачем такие меры предосторожности.
Пока они шли, священник, старик из маленького городка, спросил, верующий ли Алессандро.
– Да, – ответил Алессандро, – но я не нуждаюсь в ваших словах, которые прямиком отправят меня в руки Господа. Если Бог согласится меня принять, он это сделает и без официального представления.
Они вышли в cortile, когда заря только начала тушить звезды, а небо на востоке было светло-голубым. Восемь солдат Девятнадцатой бригады речной гвардии знали эту особенность армейской жизни: люди, которых собирают вместе до рассвета, говорят шепотом, винтовки давят на плечи, тело бьет дрожь. Всегда, и на учениях, и перед атакой, винтовки четким черным силуэтом выделялись на фоне неизменно ясных небес. Даже в туманные дни воздух на заре выглядит прозрачным, и хотя никто и не может видеть звезды, все чувствуют, что они висят над головой.
Появление двадцати солдат расстрельной команды, в чистенькой наутюженной форме, еще полусонных, с тяжелыми винтовками на плече, вызвали у речных гвардейцев ощущение, будто они вновь в окопах – ранним утром, когда еще велик шанс остаться в живых.
За ними следовали четыре священника, каждый читал отрывок из Библии, механически, но искренне. Слова великих истин, которые они слышали с рождения, появляясь на свет Божий, казалось, идеально подходят последним минутам жизни, и архаичные библейские стихи, звучащие как переходящие одна в другую песни, добавляли речным гвардейцам храбрости, хотя они и так не жаловались на ее недостаток. Никто из восьмерых не плакал и не стонал. После стольких лет боев с жестоким противником в самых тяжелых условиях такое просто не могло прийти в голову.
Два офицера пытались прочитать полученные ими приказы при звездном свете и проблесках зари. Алессандро слышал, как кто-то из расстрельной команды говорил о своей девушке, и хотя ни описания внешности, ни имя до него не долетели, по интонациям, а особенно по тому, как произносилось слово «она», он понял, что девушка совсем молоденькая.
Гварилью трясло.
– Держись, – Алессандро тихим шепотом одернул своего друга. Гварилья глубоко вдохнул, со всхлипом, словно больше не мог сдерживаться, но хотел, чтобы Алессандро знал, что он держит себя в руках. – Держись, – повторил Алессандро. – Твоя жена и твои дети должны знать, что ты умер достойно. Если узнают, они будут тобой гордиться.
– Кто им скажет? – спросил Гварилья.
– Кто-нибудь скажет, – заверил Алессандро. – Они узнают. Гварилья, вчера вечером приходила моя сестра. Я сказал ей о твоих детях и попросил помогать, пока им будет требоваться помощь. У нее никаких проблем не будет. Ее не бросят в товарный вагон и не закуют в кандалы, не поставят к столбу и не расстреляют. Она позаботится о твоих детях. Считай, что они под защитой святого. Понимаешь?
Ответом Гварильи стали слезы, и в них растворилось знаменитое самообладание речных гвардейцев.
– Конечно же, им нужен ты, – добавил Алессандро, – но теперь у них будет все необходимое, и твоя любовь навечно останется с ними.
Гварилья кивнул.
– Не только я люблю их, но и они любят меня. Будь я в десять раз уродливее, они бы любили меня ничуть не меньше. Когда они смотрят на меня, то видят что-то прекрасное, и, клянусь Богом, они сами прекрасны.
Третий офицер вошел в cortile, и речных гвардейцев повели к столбам.
Они чувствовали себя совершенно опустошенными. У Алессандро возникло ощущение, что его ноги горят огнем, что он бредет по колено в густой грязи, но с каждым вдохом находил в себе силы бороться с этой напастью. Словно у солдата в последние мгновения перед боем, к его страху присоединилось непомерное желание сопротивляться, и он представлял себе, как сила пуль будет высвобождать яростных ангелов скорости, быстроты и света.
– Мне не нравится, что никто не запомнит нас, – пробурчал Фабио, когда они приблизились к столбам.
– Они запомнят меня, – ответил солдат-кукла. – Они вспомнят, что я был лучшим стрелком во всей их гребаной армии.
Дойдя до столбов, они оборвали разговоры и встали, выпрямившись в полный рост. Никто не упал на колени. Никто не попросил завязать глаза.
Священники жужжали как мухи в летний день. Перед тем как отойти, сказали каждому: «Христос пребудет с тобой». Эту фразу они произносили много раз, но всегда с чувством.
Заняв позицию, солдаты расстрельной команды не снимали винтовки с плеча до получения приказа. Ждали, вытянувшись в струнку, пока офицеры совещаются над бумагами. Один зажег спичку, и они вновь всмотрелись в документы.
– Здесь так и написано, – сказал офицер, который пришел последним.
Они пересекли двор, подходили к каждому из приговоренных, называли его фамилию. Когда дошли до Алессандро, назвали его фамилию дважды, а потом еще и переспросили: «Ты Алессандро Джулиани?»
– Да.
– Рим смягчил тебе приговор.
– Рядом со мной человек, у которого двое детей, – без запинки сказал Алессандро. – Я их видел. Совсем еще крошки. Очаровательные крошки. Он не должен умереть. Вы этого не понимаете, но им необходим отец. Пожалуйста, дайте ему мое имя, а я возьму его. Никто не узнает.
Прежде чем ответить, старший офицер, майор, задумался.
– Такое возможно на севере. На фронте каждый может делать все, что вздумается, но не в «Звезде морей». «Звезда морей» слишком близко от Рима. Мы такие же бесправные, как ты. – И он приказал одному из охранников отвести Алессандро.
Алессандро отказывался уходить. Со скованными за спиной руками стоял, как скала.
