– Что такое? – изумленно спросил Клодвиг, потому что, несмотря на льющуюся кровь, Алессандро вдруг запел.
* * *
Штатские редко понимают солдат. Те, кто видел войну, навсегда будут воспринимать ее естественным состоянием мира, а все остальное – иллюзией. Бывший солдат уверен: когда время ослабит мечту мирной жизни и все подпорки уберут, он вернется в состояние, которое его сердце считает родным. Он грезит о войне и вспоминает ее в мирное время, занимаясь чем-то еще. Мир губит его. Он столкнулся лицом к лицу с великим и загадочным, каковым является смерть, но не умер, и не может не задаваться вопросом, почему?
Когда Алессандро достаточно поправился, чтобы работать, Клодвиг пришел к нему и заплакал. Он, как выяснилось, никогда не бил человека, который при этом бы не кричал, и это вызывало у напудренного парика угрызения совести, усиленные близким окончанием войны и великими изменениями в Зимнем дворце.
– Скажи, что я могу для тебя сделать, – спросил Клодвиг, усевшись на кровать Алессандро.
– Для начала, чуть отодвинься.
Клодвиг выглядел печальным и расстроенным.
– Что я могу для тебя сделать? – повторил он.
Алессандро поднес ладони ко рту, потом сложил рупором.
– Мне нужна информация, – прошептал он.
– Информация?
– Имя пилота одного самолета, который летал над горами прошлой зимой, и где его можно найти.
– Пилота?
– Меня восхитило его мастерство. Он потряс нас всех, даже будучи врагом, и я хочу сказать ему об этом лично. Теперь, когда война почти окончена, я с удовольствием пожму ему руку.
– Он красивый?
– Да, – кивнул Алессандро, – очень.
– Тогда я этого не сделаю! – прокричал Клодвиг, его лицо исказилось.
– Не настолько красивый.
– Не настолько?
– Нет.
– Как он выглядел?
– Он выглядел как византийский сосуд, как амфора.
Клодвиг слушал, как зачарованный.
– Его уши напоминали глиняные ручки, лицо пятнали маленькие красные и золотые керамические квадраты. Летел он головой вниз, шасси – кверху, такой храбрец.
– Я этого не сделаю, – ответил Клодвиг. – Все, что ты говоришь о нем, печалит меня.
Алессандро принял отказ Клодвига.
– Но я пришел, чтобы сказать другое. Поскольку ты еще выздоравливаешь, я не заставлю тебя таскать мусор, скрести котлы или убирать навоз. Вместо этого ты будешь убирать подносы из коридоров.
– В каком смысле?
– Во дворце всегда живет много людей, гости, придворные. Когда они что-то просят, когда бы то ни было, днем или ночью, им приносят это на подносах. Иногда они вызывают лакея, чтобы забрать поднос, но чаще делают проще: выставляют поднос в коридор. Нам не нужны лакеи, чтобы забирать подносы. Прежде это делали итальянские военнопленные. Тебе надо быть ниже травы и тише воды, кланяться, если столкнешься с кем-нибудь из гостей или придворных, а когда будешь нести поднос, смотреть ты должен исключительно в пол. Если идешь без подноса и кого-то увидишь, глубоко поклонись и не понимай глаз. Видишь ли, они постоянно трахаются друг с другом, а мы должны оставаться невидимыми и сами ничего не видеть.
– Какая альтернатива?
– Ты когда-нибудь выгребал навоз?
– Допустим, кто-то из этих людей проснется в четыре утра и попросит артишоки и черную икру или суфле из семги. Повара встанут и разожгут печь?
– Повара ждут и печи разожжены. Все наготове. Все исполняется мгновенно. Кухни здесь размером с Палермо.
– Потрясающе, – усмехнулся Алессандро.
– У меня такое впечатление, – сказал Клодвиг, – что король Италии живет довольно просто, даже с какими-то лишениями. Ничего такого у него нет и в помине, верно?
– Верно, – кивнул Алессандро, – но у него есть специальный резиновый трон с электрическими шарами, и шляпы, напоминающие мертвых страусов.
– Электрическими шарами? – Клодвиг наклонился ближе.
– Hobeit, вы знаете, почему вороны черные?
– Нет, никогда об этом не думал.
– Они отвратительные на вкус и черные, чтобы хищники знали, что они вороны и на вкус отвратительные.
– Почему они не желтые?
– Они живут в холодном климате, а черное поглощает тепло. Им не нужен камуфляж, вот они и используют преимущество своего цвета, который вбирает в себя солнечный свет.
– Почему ты задаешь такие вопросы? – спросил Клодвиг.
– Чтобы напомнить вам, Hobeit, что невозможно спорить с природой.
Следующим вечером Алессандро вышел на работу. Зимние ветры достаточно выстудили город, чтобы печи топились и в огромных залах, и в просторных коридорах дворца. Несколько часов один из помощников Клодвига водил его по коридорам. Он обратил внимание, что все, мимо кого они проходили, выглядели потрясенными и удрученными.
Алессандро решил, что такое настроение связано с состоянием империи и началом зимы, но пусть даже до весны погода не сулила ничего хорошего, он не мог понять, почему некоторые женщины плакали, проходя мимо, а некоторых мужчин так шатало, что они едва шли. Он видел, как бьются их сердца, приподнимая сшитые по фигуре рубашки и жилетки.
– Почему все эти люди так подавлены? – спросил Алессандро проводника.
– А ты не знаешь?
– Нет.
– Сегодня Австрия капитулировала. Война закончена.
Алессандро остановился. Подумал о детях Гварильи.
– Какая напрасная жертва. – Он покачал головой. – Когда меня освободят?
– Италия взяла в плен сотни тысяч. Обмен пленными – часть договора о перемирии, и кто знает, когда это произойдет? Произойдет, конечно. Может, весной. Не волнуйся, ты тоже поедешь домой.
– Зачем?
* * *
Алессандро начинал работу в десять вечера и заканчивал в восемь утра. Теоретически ему полагалось быть невидимым ночным портье, который ходил по коридорам в туфлях на мягкой подошве, встречая только полуночников-аристократов, перебегающих из одного номера в другой, но в начале его смены обитателей дворца отличала бодрость духа. Они словно убегали от степного пожара, потому что в десять они были пьяны от бренди и шампанского и в приподнятом настроении после пяти или шести чашек кофе и шоколада.
Такое сочетание тонизирующих субстанций плюс вальсы, разносившиеся по дворам и коридорам, вызывали забытье, в полной мере соответствующее ожиданию завершения одного образа жизни и насильственного начала другого.
Хотя Алессандро предлагалось отводить взгляд, он этого не делал. Он искал глаза, а через них – души всех, кто ему встречался. Половина передвигалась по широким коридорам, мягко отталкиваясь от одной золоченой стены, чтобы проделать долгий путь к другой.
