– Разумеется, смогу. Воспользуюсь одной из королевских печатей и дам указание военному министру произвести тебя в адмиралы. Напишу директиву от министра флота, подготовлю соответствующие документы. Проведу по всем книгам и так далее и так далее. На это уйдет три или четыре часа, но, как только я закончу, ты станешь адмиралом.
– Что-нибудь может выдать его, Орфео, – указал отец Алессандро. – К примеру, возраст.
– Я не несу ответственности ни за что, кроме документов. Потом я умою руки. Такое уже случалось.
– Как насчет чего-то менее честолюбивого? – спросил Алессандро, идея ему явно понравилась.
– Менее честолюбивое можно сделать быстрее. Хочешь командовать кораблем?
– Не знаю как, но вот что я тебе скажу. Когда я закончу офицерские курсы, мне хотелось бы получить под свое начало эскадру катеров на Адриатике.
– Сколько тебе надо катеров?
– Двадцать.
– Тебе хотелось бы иметь собственную базу? Я могу дать тебе маленький остров, в том самом море.
– Как насчет какого-нибудь из архипелага Тремити?
– Мне надо ознакомиться с подробностями. Продвинуть тебя по службе. Но я издам приказ, по которому ты получишь и людей, и технику. Назови дату окончания офицерских курсов, а остальное предоставь мне. Я не пожалею ни сургуча, не лент, так что тебе понадобится тачка, чтобы увезти все приказы.
– Нет, – вмешался адвокат Джулиани, – ты этого не сделаешь, Орфео. И тебя, и его, – он указал на сына, – могут за это расстрелять. Я запрещаю. Выброси это из головы.
– Как скажете, – ответил Орфео.
Пусть и разочарованный, Алессандро почувствовал облегчение.
– Ты сосчитал ступени? – спросил у Орфео адвокат Джулиани.
– Да, – ответил Орфео. – Семь лестничных пролетов, четырнадцать, если принять во внимание разделительные площадки. Двадцать ступеней в каждом пролете. Всего сто сорок ступеней. Я считал их по одной, как поднимаясь, так и спускаясь. Получилось одно и то же число.
– Меня это не удивляет. – Адвокат Джулиани достал из кармана жилетки золотые часы с луной в разных фазах на фоне звездного неба цвета индиго. – Если у меня будет уходить по пять секунд на каждую ступеньку, а сделать это будет легко, потому что часы проградуированы соответственно, подъем займет семьсот секунд или примерно двенадцать минут.
Адвокат Джулиани начал диктовать Орфео, Лучана ушла, чтобы помочь с обедом, а Алессандро присел на диванчик у окна. Когда солнце опускалось за Джаниколо, его лучи прорывались сквозь кроны пальм и сосен, растущих на вершине холма, и часть Рима, золотая и охристая, обретала зеленый оттенок, характерный для городов Востока.
Орфео работал час, а потом надел на перьевую ручку колпачок. Адвокат Джулиани вновь наказал ему не повышать Алессандро в чине, Орфео согласился. Уходя, в темном коридоре он обернулся и посмотрел на Алессандро, который недвижно сидел у окна. Алессандро заснул, но из-за полумрака могло показаться, что он бодрствует – голова опиралась на руку, словно он о чем-то глубоко задумался. Орфео убедился, что адвокат погружен в бумаги. Он вновь бросил взгляд на Алессандро и, думая, что тот смотрит на него, подмигнул.
Следующие пятнадцать минут многие из прислуги, находившиеся в тот момент в кухнях домов, расположенных на склоне, отрывались от кастрюль и сковородок, чтобы взглянуть на человека в черном плаще, похожего на летучую мышь, который сбегал по ступеням, громко смеясь и повторяя слова, напоминающие заклинания. Никто не понимал, что это значит, но все отчетливо слышали:
– Камбринал Окситанский, Окситан Локситанский, Локситан Окситанский.
* * *
Обед подали на втором этаже, где обретался отец Алессандро. Еду, тарелки, столовые приборы принесли в гостиную с маленьким камином. Обычно в это время года Джулиани обедали в саду, но теперь, даже если бы у адвоката не было проблем с сердцем, их загнал бы под крышу необычно холодный и на удивление ветреный октябрь. В кафе уже занесли столы и стулья, улицы опустели, листья начали засыпать дороги на Джаниколо. И хотя ноябрь еще мог напомнить о лете, октябрь слишком походил на зиму. Прохожие на темных улочках у площади Навона видели оранжевые солнца, пылающие в магазинах и ресторанах: в печах сгорала ароматная древесина яблони и дуба.
– Кто хочет со мной в Германию? – обратился Алессандро сразу ко всем, когда они принялись за суп. Мать, отец, Лучана и Рафи, который только что пришел с холода, продолжали есть, не поднимая головы. – Кто хочет со мной в Германию? – повторил Алессандро, словно подумал, что его не услышали.
Наконец Рафи поднял голову.
– Никто, – ответил он, отправляя в рот очередную ложку супа.
– Почему нет? – спросил Алессандро с характерной для него настойчивостью.
– Никто и никогда не хочет ехать в Германию, Алессандро, – стал объяснять Рафи. – Особенно итальянцы. Тебе это должно быть известно. А зимой людей уж тем более не тянет в Германию. Не забывай и о том, что Германия воюет.
Лучана весело рассмеялась.
– Я же не предлагаю ехать туристами. – Алессандро раздражало, что его лучший друг превратился в раба младшей сестры.
– А что, предлагаешь вторгнуться туда завоевателями? – спросил Рафи.
– Возможно, так в самом скором времени и будет, но я не об этом. Я еду в Германию, и подумал, что кто-нибудь составит мне компанию, но, похоже, я обращаюсь к отшельникам, так что поеду один.
– Алессандро, будь осторожен, – воскликнула мать. Он ее не услышал, потому что она говорила это всегда, что бы он ни делал, куда бы ни собирался.
– Неплохая мысль, – заметил Рафи.
– Какая? – заинтересовался адвокат Джулиани.
– Вторгнуться в Германию.
– Все, что для этого нужно, – послать Орфео, – хихикнула Лучана.
– Негоже пинать безумную лошадь, – повернулся к ней отец. – Он прожил тихую, спокойную жизнь, и страдания ему выпали несоразмерные.
– А почему он сошел с ума, папа? – спросила Лучана.
– Не знаю.
– Алессандро, – продолжила она, – а зачем ты едешь в Германию?
– Посмотреть рафаэлевский портрет Биндо Альтовити.
– Ехать в Германию, чтобы посмотреть одну картину? – удивился Рафи.
– Ехать в Антверпен, чтобы посмотреть вмятину на судне? – огрызнулся Алессандро.
– Нам за это платят.
– Может, и так, но вот о чем не стоит забывать.
– О чем же?
– Вмятина – она вмятина и есть.
* * *
Хотя Алессандро купил билет второго класса, на вокзале ему сказали, что спальные вагоны второго класса более не используются.
– И что же мне делать? – спросил он. – Я не хочу сидеть целые сутки, чтобы прибыть в Мюнхен похожим на мешок с грязным бельем. Я заплатил за спальное место.
