* * *
Выползя из осточертевшего вагона в славном Ростове-на-Дону, я тепло попрощался с моим провожатым.
– Подвезти до пограничного перехода?
– Да, нет, брат, спасибо… Еще хочу своих повидать.
– Удачи вам, Деркулов.
– Вам спасибо, Игорь.
Подождал пока он сядет в такси.
Ну, вот… Пора и мне долги отдавать.
Отошел в тень, вытащил телефон и набрал номер. На втором гудке ответил незнакомый женский голос:
– Слушаю?
Неуловимый акцент выдавал в ней иностранку. Он, что – жену сюда приволок?
– Добрый день.
– Добрый…
– Я могу услышать Душана Бреговича?
– Да-а… Кто вы?
– Его старый приятель из Малороссии. Меня зовут Кирилл Аркадьевич. Он – знает.
Буквально через несколько секунд в трубе раздался знакомый прокуренный баритон.
– Это ты, Дракулич?
– Да, брат, привет!
– Привет! Откуда ты?
– Линия чистая?
Душан на миг подвис…
– Не знаю…
– В двух шагах от твоего офиса. Надо встретиться. Только – никого не зови и никому ничего не сообщай. Особенно в редакцию. Понял?!
– Нет проблема! Где, скажи?
– Сам назначай! Лишь бы таксист – нашел да никто нам не мешал.
– Помнишь, друг, где мы, ты последний раз когда был, говорили тут?
Ух ты! Конспиратор, дери тебя за ногу!
– Да, конечно, Душан – годится. Время?
– Мне десять минут надо.
– Я успею раньше…
Он выглядел, как и прежде – сухопарый, загорелый и откровенно заграничный мужик лет за тридцать, с хвостиком. Белые парусиновые штаны, такая же вымятая белая джинса распахнутой рубашки. Безпонтовая майка и мокасины на босу ногу. У нас так только гламурные студенты ходят. Если бы не ломающий нос, рваный шрам через всю морду – просто играющий зайчик с обложки.
Обнялись. Сели за угловой столик.
Под тенистым навесом пусто. Пульсирующую в мозжечке кислоту, по моей ненавязчивой просьбе, сменили на протяжный черный блюзняк. В высоких, покрытых стекающим струйками прозрачного бисера, бокалах – принесли ледяное пиво. Жизнь…
Душан запарился, видно впопыхах летел. На улице солнце, в преддверии неминуемого осеннего поражения, изливает последнюю ярость. В тенечке, под затянутым диким виноградом тентом, терпимо. Сейчас еще охладимся литром-двумя внутрибрюшного – совсем хорошо станет…
– Ну, как, Душан?
Приятель поставил на стол уполовиненный "для старта" бокал…
– Лучше, чем ебаться!
– Ха! Запомнил…
– Как твои дела, Кирилл?
– Нормально, брат… ты – как. Жену, смотрю, привез…
– Про какую ты по счету говоришь? – открыто улыбнулся серб.
– Ладно, Душан. Давай про дело.
– Давай!
– Ты здесь иностранных журналистов много знаешь?
– Все.
– Можешь незаметно организовать сходняк в указанном мною времени и месте так, чтобы в этот же день информация пошла по мировым СМИ?
– Могу собрать. Волна пойдет по информационному поводу смотря. Если.
– Повод нормальный, Душан, не волнуйся… Добровольная сдача Деркулова.
Специальный корреспондент Белградской "Политики" аккуратно поставил стакан на пробковый пятачок подставки и, подняв полные смятения, карие глаза, спросил:
– Что ты говоришь?
День вошел в пик. Появилось еще несколько посетителей. Блюз, по многочисленным просьбам и так изнывающих от зноя трудящихся, сменили на нейтральный джаз. Учитывая цвет купюры, которую получил от меня бармен, можно надеяться, что зажигательной попсы и лагерного шансона сегодня в программе уже не намечается.
С Душаном, сложнее…
– Тебя казнят, друг.
– И правильно сделают. Так и надо! Причем дважды… Сначала – расстрелять, потом – повесить…
– Не понимаю!
– Просто. Смотри… Нам, Восточной Малороссии, нужен мученик… Икона! Не просто очередной разорванный под бомбежками, или насмерть забитый в лагере для перемещенных, а жертва международного произвола. Масштаб, понимаешь? – Серб неудовлетворенно скривил изуродованное лицо… – Давай, начистоту, Душан. Деркулов сейчас прославленный полевой командир. Живая легенда Республики. И… объявленный в международный розыск, всемирно известный военный преступник. Палач и мясник. Имидж, как тебе известно, это – всё. С обеих сторон фронта у меня слава – ещё поискать. Казнив меня, они создадут икону. Знамя борьбы. И, заметь, не только в Конфедерации, а везде, где ковровым налетом проехались национальные интересы Пендосии. Про Югославию, например, рассказывать?
Спецкор мрачно улыбнулся:
– У нас многие сидят в Гааге. Слободан умер в тюрьме. И что? Он не икона. Его сколько, до сих пор проклинают?
– Все клянут?
– Нет. Не все, конечно…
– Он ответил за свои ошибки! У кого их – нет? По полной программе ответил… Я же хочу – ответить за свои. Это – вторая причина…
– Ты солдат. Ты приказы выполнял. Ты не командовал!
– Командовал… До ста бойцов было в подчинении. Отдавал приказы и сам убивал… Да какая разница, брат! Ни о том речь… Заповедь – кто отменял? На тот свет я поволоку обиды на свидомитов
[169]
? – внимательно слушающий серб раздраженно развел руками… – Пойми, Душан, каждый творит в своей жизни, что пожелает, но и обязанности ответить за содеянное никто не снимал. Я хочу – ответить… Конечно, и рассказать фашикам все, что у меня поднакопилось… Но и уплатить за свершенное – тоже.
– Ты странный всегда был и есть. Тебя трудно понимать. Посмотри. Люди живут. Радуются. Жены, дети, друзья. Почему твоя жизнь – кровь и война? Пройдет, кончится, как у нас, надо жить будет. Ты сам нашел свою войну. Сам на нее приехал. Сам продолжаешь. Сам хочешь погибнуть. Ты себя убиваешь! Не фаши. Ты!
– Все сложнее, Душан. Мир изменился. Мы вынуждены это признать. Полностью сменились жизненные приоритеты. У людей теперь новая вера, новое Евангелие: "Возьми от жизни все"!
– Нет, Деркулов! Они устали от великих идей, забирающих миллионы их жизней! Они не хотят умирать за чужие теории. За чужие идеи! Какое дерьмо – умирать за чужие интересы! – на нас стали оборачиваться…
– Не кричи, а то съемочную группу привезти не успеешь.
