Д’Эскорваль сразу же задействовал всю свою энергию. Он принялся осматривать помещение, подолгу задерживая свой взгляд даже на самых незначительных предметах. Делал он все это с внимательной мудростью следователя, который знает цену любой детали и понимает красноречие внешних обстоятельств.
– Это серьезно!.. – наконец сказал он. – Очень серьезно!..
Вместо ответа комиссар полиции поднял руки к небу. Его жест означал: «Кому вы это говорите!»
Дело в том, что вот уже в течение двух часов славный комиссар находил, что на его плечи легла слишком серьезная ответственность, и благодарил магистрата за то, что тот избавил его от нее.
– Господин прокурор Империи не смог приехать со мной, – продолжал господин д’Эскорваль. – Он не может поспевать повсюду. Сомневаюсь, что у него появится возможность присоединиться ко мне. Итак, начнем…
До этого момента любопытство присутствующих не было удовлетворено, и комиссар, выражая общие чувства, сказал:
– Господин следователь, несомненно, допросил виновного и знает…
– Я ничего не знаю, – прервал комиссара господин д’Эскорваль, которого, казалось, очень удивило подобное вмешательство.
С этими словами господин д’Эскорваль сел за стол и принялся читать рапорт Лекока, в то время как его секретарь заносил в протокол предварительные сведения.
Забившись в тень, молодой полицейский, бледный, взволнованный, дрожавший от нетерпения, старался понять по невозмутимому лицу следователя, какие чувства тот испытывает. От этого зависело его будущее. Да, его будущее зависело от одного слова магистрата: «да» или «нет».
Сейчас Лекок обращался не к тупому уму, как у папаши Абсента, а к высшей проницательности.
«Если бы, – думал молодой полицейский, – у меня была возможность все объяснить!.. Что значат написанные слова по сравнению со словами высказанными, живыми, подтвержденными мимикой, дрожащими от эмоций и убеждений того, кто их произносит…»
Но вскоре Лекок немного успокоился.
Лицо следователя было по-прежнему неподвижным, однако он качал головой в знак одобрения. А порой та или иная подробность, особенно ловко подмеченная, вызывала у него восклицание: «Неплохо!.. Очень хорошо!»
Закончив чтение, следователь обратился к комиссару:
– Все это совершенно не похоже на ваш утренний доклад, в котором вы обрисовали это запутанное дело как потасовку между несколькими жалкими бродягами.
Замечание было более чем справедливым, и комиссар пожалел, что остался лежать в теплой постели, полностью доверившись Жевролю.
– Сегодня утром, – уклончиво ответил комиссар, – я высказал лишь свое первое впечатление… Последующие поиски изменили его… Таким образом…
– О! – прервал его следователь. – Я вас ни в чем не упрекаю. Напротив, хочу поздравить вас… Нельзя действовать ни лучше, ни быстрее. Вся эта информация свидетельствует об огромной проницательности, а результаты изложены с удивительной ясностью и редкой точностью.
Лекок засиял от радости. Комиссар же на мгновение задумался. Уж слишком велико было искушение присвоить эту похвалу себе. Но он не поддался ему, поскольку был честным человеком. К тому же комиссару хотелось расстроить козни Жевроля, наказать его за легкомыслие и самонадеянность.
– Должен признаться, – произнес комиссар, – честь этого расследования принадлежит не мне.
– Тогда кому ее приписать, если не инспектору Сыскной полиции?
Так думал господин д’Эскорваль, правда, не без удивления. Он давно знал Жевроля и считал его неспособным составить такой превосходный не только по смыслу, но и по стилю рапорт.
– Значит, это вы, – спросил Жевроля следователь, – так ловко провели расследование?
– Право же, нет!.. – ответил служащий префектуры полиции. – У меня на это ума не хватило бы!.. Я довольствуюсь тем, что констатирую увиденное и говорю: вот оно. Пусть меня повесят, если все эти фантазии, отраженные в рапорте, существуют не только в голове того, кто его составлял… Ерунда все это!..
Возможно, Жевроль говорил все это от чистого сердца, поскольку принадлежал к числу людей, которых себялюбие ослепляет настолько, что они отрицают очевидное, бросающееся в глаза.
– Однако, – настаивал следователь, – женщины здесь были, о чем свидетельствуют эти следы!.. Сообщник, оставивший на брусе шерстяные нитки, тоже реальный человек… А серьга… Это реальная, осязаемая улика…
Жевроль с трудом сдержался, чтобы не пожать плечами.
– Все это, – сказал он, – вполне объяснимо. И не стоит попусту ломать себе голову. То, что у убийцы был сообщник… Что же, вполне возможно. Присутствие женщин тоже вполне естественно. Там, где собираются мошенники, всегда можно встретить воровок. А бриллиант… Но что он доказывает?.. Что воровки сорвали неплохой куш, пришли сюда, чтобы поделить добычу, но поссорились…
Это было настолько правдоподобное объяснение, что господин д’Эскорваль некоторое время молчал, собираясь с мыслями, чтобы принять решение.
– И все же, – наконец заявил он, – я принимаю версию, изложенную в рапорте… Кто его составил?
От ярости Жевроль покраснел как рак.
– Его составил, – ответил он, – один из моих подчиненных, весьма старательный и ловкий господин Лекок!.. Ну, проныра, подойди сюда, чтобы мы на тебя посмотрели…
Молодой полицейский подошел. Довольная улыбка заиграла на его губах, принявших форму, которую в просторечии называют «рот сердечком».
– Мой рапорт, господин следователь, – это всего лишь краткое изложение, – начал он. – Но у меня есть кое-какие мысли…
– Вы поделитесь ими со мной, когда я вас об этом попрошу, – прервал его следователь.
И, не обращая внимания на растерявшегося Лекока, следователь вынул из папки своего секретаря два бланка, которые заполнил и протянул Жевролю со словами:
– Вот два ордера на арест… Заберите подозреваемого и хозяйку кабаре с поста, где они сейчас находятся, и сопроводите их в префектуру. Пусть их посадят в одиночную камеру.
Отдав это распоряжение, господин д’Эскорваль повернулся к врачам. Но тут молодой полицейский, рискуя снова быть одернутым, спросил:
– Осмелюсь ли я просить господина следователя доверить эту миссию мне?
– Это невозможно. Вы можете понадобиться мне здесь.
– Просто, господин следователь, чтобы собрать определенные улики, я хотел бы воспользоваться случаем, который больше мне не представится…
Вероятно, следователь понял намерения молодого полицейского.
– Хорошо, – согласился он. – Но в таком случае дождитесь меня в префектуре, куда я приеду, как только закончу здесь… Отправляйтесь!..
Лекок не заставил следователя повторять свои слова дважды. Схватив ордера, он устремился на улицу. Он не бежал, он летел по пустырям, больше не чувствуя ночной усталости. Никогда прежде его тело не было таким проворным и ловким, а рассудок таким ясным и здравым. Он надеялся, он верил. Но он был бы счастлив, если бы имел дело с любым другим следователем.
