Преобразившись, опустив глаза, придав своему голосу вкрадчивость, держась скромно, она так мало походила на кошмарную хозяйку «Ясного перца», что клиенты заведения вряд ли смогли бы ее узнать. А вот старый, почтенный холостяк, взглянув на вдову Шюпен в таком обличье, без колебаний предложил бы ей двадцать франков в месяц за ведение своего хозяйства.
Однако господин Семюлле на своем веку разоблачил столько лицемеров, что ему в голову пришла та же мысль, что и Лекоку: «Старая комедиантка!»
Правда, проницательность следователя опиралась на записи, которые он успел просмотреть. Этими записями было досье вдовы Шюпен, присланное префектурой полиции в прокуратуру для ознакомления.
Распознав сущность вдовы Шюпен, следователь сделал знак Гоге, своему улыбающемуся секретарю, и тот приготовился записывать.
– Ваше имя? – суровым тоном спросил следователь у задержанной.
– Аспазия Клапар, мой славный господин, – ответила старуха, – вдова Шюпен, к вашим услугам.
Вдова Шюпен присела в почтительном реверансе и добавила:
– Законная вдова, разумеется. У меня в комоде лежит брачное свидетельство, и если вы соизволите послать кого-нибудь…
– Сколько вам лет? – прервал ее следователь.
– Пятьдесят четыре года.
– Род занятий?
– Розничная торговля напитками, в Париже, рядом с улицей Шато-де-Рантье, в двух шагах от крепостных укреплений.
Подобные вопросы были необходимыми формальностями, которые соблюдались в начале допроса. Они давали задержанному и следователю время изучить и, если можно так выразиться, прощупать друг друга, прежде чем вступить в серьезную борьбу, как два настоящих врага, которые обмениваются несколькими ударами рапир с предохранительными наконечниками перед настоящей дуэлью на шпагах.
– Теперь, – продолжал следователь, – перейдем к вашим прежним судимостям. Ведь вас уже арестовывали?
Старая рецидивистка была хорошо знакома с порядком расследования, с механизмом составления досье криминалистического учета, одного из блестящих достижений французской юстиции, из-за которого практически невозможно скрыть свою личность.
– У меня были неприятности, мой славный следователь, – посетовала она.
– Да, и довольно многочисленные. Во-первых, вы были арестованы за хранение краденого.
– Но потом меня отпустили. Я чиста как первый снег. Моего несчастного покойного мужа обманули его приятели.
– Допустим. Но когда ваш муж отбывал срок, именно вас осудили за кражу. В первый раз вы провели в тюрьме один месяц, во второй – три месяца.
– У меня были враги, питавшие ко мне злость, а соседи распускали сплетни…
– В последний раз вас осудили за совращение несовершеннолетних девушек…
– Они плутовки, мой славный господин, бессердечные малышки… Я оказала им услугу, а потом они оболгали меня, чтобы причинить мне вред… Я всегда была чересчур доброй…
Список злоключений так называемой порядочной вдовы еще не был исчерпан, но господин Семюлле счел бесполезным продолжать.
– Таково ваше прошлое, – подытожил он. – В настоящем – ваше кабаре стало прибежищем злоумышленников. Ваш сын арестован в четвертый раз. Нами доказано, что вы поощряли его гнусные наклонности. Ваша невестка каким-то чудом осталась порядочной и трудолюбивой женщиной, но вы так дурно с ней обращались, что комиссару квартала пришлось вмешаться. Когда она ушла из вашего дома, вы захотели отобрать у нее ребенка… чтобы воспитать малыша так, как вы воспитали его отца, разумеется.
Старуха подумала, что настал подходящий момент, чтобы разжалобить следователя. Она достала из кармана новый носовой платок, жестко накрахмаленный, и принялась энергично тереть им глаза, чтобы вызвать хотя бы слезинку. С тем же успехом можно было пытаться вызвать слезы у пересохшего пергамента.
– Горе мне! – причитала вдова Шюпен. – Надо же, заподозрить меня в том, что я хотела причинить вред своему внуку, моему бедному малышу Тото!.. Да я была бы хуже диких зверей, если бы хотела обречь на погибель свою кровинушку!..
Но эти стенания, похоже, не растрогали следователя. Старуха, заметив это, тут же изменила свое поведение и тон и начала искать себе оправдание. Прямо вдова Шюпен ничего не отрицала, однако все сваливала на судьбу, которая обошлась с ней несправедливо, на судьбу, которая благоволит к одним, отнюдь не лучшим из лучших, и доставляет неприятности другим.
Увы! Она была одной из тех, кому не повезло, она всегда была невиновной, но ее почему-то преследовали. Взять, например, последнее дело. В чем она провинилась? Тройное убийство залило кровью ее кабаре, но даже самые порядочные заведения не застрахованы от подобных катастроф.
У вдовы Шюпен было время все обдумать в тишине одиночной камеры, она добралась до самых сокровенных уголков своей души. Тем не менее она до сих пор спрашивала себя, какие обвинения можно было ей предъявить на законных основаниях.
– Могу вам сказать, – прервал ее мысли следователь, – что вас обвиняют в том, что вы чините препятствия исполнению закона…
– Да разве такое, бог мой, возможно!..
– И пытаетесь ввести следствие в заблуждение. А также в сообщничестве, вдова Шюпен. Подумайте об этом! Когда полиция в момент совершения преступления пришла к вам, вы отказались отвечать на вопросы.
– Я сказала все, что знаю.
– Ладно!.. Вам придется все повторить мне.
Господин Семюлле был доволен. Он вел допрос таким образом, что вдова Шюпен самым естественным образом оказалась перед необходимостью самостоятельно изложить факты.
Это был крайне важный момент. Прямые вопросы могли бы насторожить старуху, столь хитрую, никогда не терявшую хладнокровия. Ни в коем случае нельзя было допустить, чтобы она догадалась о том, что знало или чего не знало следствие.
Предоставляя старухе возможность действовать по своему усмотрению, следователь рассчитывал услышать последовательную версию, которой она собиралась заменить правду. Ни следователь, ни Лекок не сомневались, что эту версию придумали на полицейском посту у Итальянской заставы убийцы и мнимый пьяница, а затем этот отчаянный сообщник сообщил ее вдове Шюпен.
– О!.. Все очень просто, мой славный господин, – начала достопочтимая хозяйка кабаре. – В воскресенье вечером я в одиночестве сидела у огня в низком зале своего заведения, когда вдруг неожиданно распахнулась дверь. Я увидела, как вошли трое мужчин и две дамы.
Господин Семюлле и молодой полицейский быстро переглянулись. Сообщник видел, как полицейские осматривали отпечатки. Следовательно, они решили не отрицать, что в кабаре присутствовали две женщины.
– В котором часу это произошло? – спросил следователь.
– Около одиннадцати часов.
– Продолжайте.
– Они сели, – продолжила вдова Шюпен, – и заказали стаканчик вина по-французски. Не хочу хвастаться, но мне нет равных в приготовлении этого напитка. Разумеется, я им подала, а потом, поскольку мне надо было починить рубашки для моего мальчика, я поднялась в свою комнату, которая находится на втором этаже.
