Генри, который определенно не хотел, чтобы их всех стошнило, вписался в следующий поворот немного медленнее – и очутился на улице, где все машины, припаркованные на обочинах, глядели им навстречу.
– Это улица с односторонним движением, – сообщил Чэй.
– Ты все время говоришь то, что я и так знаю, – сказал Генри.
Улочка была совсем узкая, и их пикап едва не цеплялся боковыми зеркальцами за стоящие на обочинах машины. Генри очень надеялся, что никто не выедет на нее впереди. А еще – что те рыбаки, если они их ищут, не заглянут на эту улицу, потому что пикап, едущий в обратном направлении, сразу их выдаст.
– Сворачивай отсюда, да поскорее, – сказал Чэй.
– Куда?
– Все равно куда.
Генри свернул в ближайший переулок налево и притормозил. Глянул в зеркальце – никого.
– Кажется, можно остановиться, – сказал он.
– Да, будь добр, – сказал Санборн.
Он остановился, и тут их всех вдруг разобрал смех. Даже Чэя. И если бы Чернуха могла смеяться, она бы тоже смеялась – она сидела у Чэя на коленях и ухмылялась практически до ушей, а они смеялись вместе так, будто всю свою жизнь только это и делали.
– А ты классный гонщик, Генри, – сказал Санборн.
– Я никогда не поворачивал на двух колесах, – признался Чэй.
– Он тоже, – заметил Санборн.
– Лучше сказали бы спасибо за то, что благодаря мне вам не наваляли по первое число, – заявил Генри. – А я бы хоть сейчас вылез отсюда, но у меня почему-то руки от баранки не отлипают.
Опять смех, и Чэй потянулся мимо Чернухи, чтобы помочь Генри оторвать руки от руля. И едва Чэй коснулся его, как Генри снова захлестнула прежняя горечь. Он отпрянул к дверце, и весь смех разом оборвался.
Вдруг наступила тишина.
Генри и Чэй вылезли из пикапа. Молча разминулись, огибая машину. Чэй сел за руль, а Генри – с другой стороны и взял Чернуху на колени, чтобы окончательно ее успокоить. Потом они захлопнули дверцы и посидели немного без движения, переводя дух.
Генри спрашивал себя, как это он до такого докатился – сидеть в одном пикапе с убийцей своего брата и хохотать до колик. Он подумал, что как раз сейчас-то его и стошнит.
Сжимая в объятиях Чернуху, он выглянул из окна. Потом откинулся на спинку сиденья и прижал голову Чернухи к своей груди.
– Ты знаешь, как выбраться отсюда на шоссе? – спросил Санборн.
Чэй пожал плечами.
– Надо просто ехать, и все, – сказал Генри. – Упрешься или в шоссе, или в море, а если упрешься в море, то надо развернуться и ехать, пока не упрешься в шоссе.
Внезапно Чернуха подняла голову.
Прямо за ними появился патрульный автомобиль – вероятно, тот самый, который они уже видели. Он подъехал к ним и остановился рядом. Казалось, что-то внутри Чэя тоже остановилось – возможно, сердце. На его виске и щеке заблестели капельки пота.
Полицейский опустил стекло и высунулся из окна.
Генри смотрел, как Чэй делает над собой неимоверное усилие, берется за ручку и тоже опускает стекло.
– У вас все в порядке, ребята? – спросил полицейский.
Чэй кивнул.
– Ответь ему, – шепнул Генри.
Чэй снова кивнул.
– Заблудились, что ли?
Чэй помотал головой.
– Погодите минутку, – сказал полицейский. Он поднял стекло, подогнал машину к бордюру и вылез. Генри видел, что Чэя охватил ужас: теперь пот катился по его лицу градом.
Полицейский подошел к пикапу сзади и записал его номер.
Казалось, Чэй сейчас потеряет сознание.
Генри открыл дверцу и выпрыгнул из кабины.
– Вообще-то мы и правда заблудились, – сказал он. – Были на Коммершл, в «Чаудер-хаусе», а оттуда свернули налево, чтобы выехать обратно на шоссе.
– Это была ваша первая ошибка, – сказал полицейский. – Могли бы и в воду свалиться. Надо было сделать правый поворот. Тогда вам осталось бы только свернуть налево на первом светофоре и ехать дальше по указателям до самой Девяносто пятой. Если теперь вон там свернете, попадете на улицу с односторонним движением, и она выведет вас обратно. – Он махнул рукой.
– Понятно, – сказал Генри. – Улица с односторонним движением.
Полицейский подошел к Чэю и наклонился к окну.
– С тобой все нормально, сынок? – спросил он.
Чэй кивнул.
– Я гляжу, ты такой же разговорчивый, как статуя Свободы, а?
Чэй покачал головой.
Полицейский явно о чем-то задумался. Возможно, о том, не сказать ли: «Дайте-ка я взгляну на ваши права», – но в этот момент Чернуха решила, что ей хочется выяснить, чем он пахнет. Она просунула голову мимо Чэя в окошко и понюхала.
Полицейский почесал ее за ушами, что страшно ей понравилось, и она сообщила об этом, одновременно издав все звуки, какими только может собака выразить свое умиротворение.
И этого оказалось достаточно.
– Вы точно поняли, как добраться до Девяносто пятой? – спросил полицейский.
Генри залез обратно в кабину.
– Да-да, поняли. Спасибо, – сказал он.
– А ты понял? – спросил полицейский Чэя.
Чэй кивнул.
Полицейский отправился к своей машине, а Чэй развернул пикап и покатил к улице с односторонним движением. Через десять минут они снова ехали по Девяносто пятой автостраде на север, и чем больше они удалялись от города, тем ярче становились звезды.
– Так и остался я без коктейля, – сказал Санборн.
14.
Они ехали дальше в темноте. За ними следили все звезды вселенной.
– Умеешь ты общаться с полицией, – сказал Санборн.
Чэй глянул в зеркальце и перестроился на другую полосу.
– Кивать, мотать головой, молчать – это, конечно, не вызывает никаких подозрений.
– От полицейских только и жди беды, – сказал Чэй.
– Именно поэтому им надо отвечать, да повежливее, – объяснил Санборн. – Иначе и в Америке до беды недалеко.
У Чэя вырвался тихий смешок.
– И какая же беда грозит от полиции жителю Блайтбери-на-море?
– Ну, не знаю. Дадут штрафную квитанцию.
Чэй рассмеялся погромче – и это был нерадостный смех.
– Квитанцию! А может, они прикуют твоего отца к плугу и заставят пахать, как вола? А если он упадет, будут пинать его до тех пор, пока он не перестанет шевелиться?
– У нас тут не Камбоджа, – сказал Санборн.
Чэй покачал головой.
