Ворота Горы были закрыты. Теперь самим киевлянам предстояло осаждать город собственного князя. А это было бы нелегким делом, поскольку склоны Горы были высоки и круты, частокол поднят на вал. Никто не хотел, чтобы пострадали дворы, расположенные под стенами и на склонах; уже лезли вперед встревоженные людишки с воплями, что-де мою избу-то не заденьте, воины! Постой, куда прешь, дай козу заберу! Да вон она, на колышке привязана, не видишь, что ли? У меня с этой козы пятеро детей кормятся!
Возглавляла войско, как ни странно, женщина, причем старая женщина — воеводша Елинь Святославна. Она осталась сейчас единственной представительницей княжьей семьи. Дочь давно усопшего князя Святослава Всеволодовича, старшую жрицу Макоши, в Киеве уважали и привыкли считать кем-то вроде общей матери, и сейчас каждый вздыхал с облегчением, видя ее рядом. После потери Аскольда она казалась единственной опорой киевлян. Воеводша была взволнована, но не теряла присутствия духа. Она первая, добравшись наконец до пристани, приказала поднять тело князя и перенести к ней на двор. Причитать над останками сына сестры, как требовал обычай, сейчас было не время, и у воеводши хватило ума понять, что эту обязанность пока можно отложить. Живые взывали к ее заботе не меньше, чем мертвые. И она видела, что осталась, похоже, единственной, кто может за них заступиться. Даже из нарочитых мужей при ней очутились только старый Боживек да Живибор с сыном Светимом, а остальных будто нави унесли! Что они втроем навоюют?
— Ох, сыне, сыне! — горько причитала она шепотом, думая об Аскольде. — Упустил ты свою удачу, а теперь и сам пропал, и нас за собой в Навь тянешь!
И с усилием брала себя в руки, подавляла боль старого усталого сердца. Еще не пришло ей время уходить на покой: она нужна этим людям, которых могла считать детьми и внуками. Тридцать лет назад ей уже приходилось занимать место погибших мужчин своего рода, так неужели все повторяется?
Вчера поздно вечером к ней приходили Избыгнев и Братилюб, от имени прочих старейшин говорили, что хотят звать в князья ее сына Белотура, внука Святославова. Просили согласия и благословения. Она тогда не дала ответа — слишком важное дело, чтобы вот так взять и решить. А теперь жалела, что ее родного сына нет рядом! Вот он бы мог и встать впереди, и заслонить, и повести за собой… Но что попусту думать? Белотур далеко, в земле радимичей, и теперь ей, старухе, придется самой стать воеводой вместо сына.
Вперед никто не рвался, и она возглавляла толпу, которая наконец поднялась к воротам Горы. Одд и его люди наблюдали сверху, как к ним приближается старая женщина, ведущая за собой старейшин, вооруженных воев и простых киевлян, полных скорее растерянности, чем боевого духа.
Подойдя, воеводша остановилась и, задрав голову, осмотрела людей, глядевших на нее сверху, через вершины частокола.
— Во имя богов, что здесь происходит? — спросила она, и ее старческий голос ясно и звонко раздался среди общей тишины. — Кто эти люди? Кто убил киевского князя Аскольда, сына моей сестры?
— Это сделал я, Одд сын Свейна, по прозвищу Хельги. — Один из варягов, в шлеме с полумаской, слегка наклонился, а кто-то рядом перевел его слова. — И я захватил этот город. Все ваши знатные люди и их семьи в моих руках. Если вы попытаетесь осаждать стены, мои люди немедленно начнут убивать их и сбрасывать тела вам на головы. Всех подряд — мужчин, женщин и детей.
— Чего ты хочешь? Выкуп?
— Нет. Я хочу, чтобы вы признали меня своим князем. Я имею на это право, поскольку от моей руки погиб ваш прежний правитель. И будет лучше, если мы с вами помиримся и принесем обеты прямо сейчас. Это сбережет много крови.
— Ты хочешь быть нашим новым князем? — в изумлении повторила Елинь Святославна.
В ее памяти мелькнул Улеб Дир и события тридцатилетней давности — поистине боги возвращают их в прошлое!
— А почему бы и нет? Я своей рукой убил вашего прежнего князя, а значит, все, чем он владел, по праву принадлежит мне — его земли, его дом, семья. К тому же для вашего племени это не новость. Я слышал, что отец убитого мной Аскольда тоже в свое время силой захватил этот город и утвердил в нем свою власть.
— Но кто ты такой, откуда ты взялся? — спрашивала потрясенная Елинь Святославна.
Осведомленность русина о прошлом была для нее знаком, что это и впрямь судьба!
— Не беспокойся, я — королевского рода, мой отец, Свейн конунг, правил в Халогаланде, теперь там правит мой брат Олейв. Для вас не будет бесчестья в том, чтобы признать мою власть над вами.
— Но мы-то здесь при чем? Это там, у руси… Ты здесь чужой, как ты можешь быть нашим князем?
— Конунг Ульв Зверь тоже был здесь чужим.
— Но он женился на моей сестре, дочери нашего отца, князя Святослава Всеволодовича.
— И я могу жениться на знатной женщине из этого рода.
— Но тут нет таких женщин! Ведица была, сестра Аскольдова, но она замужем, а его дочери всего три года…
— Это единственное препятствие? — Одд усмехнулся. — Уверяю тебя, эти трудности я легко преодолею. Если это все, может быть, вы наконец выберете самых знатных из вас и мы начнем переговоры по существу дела? Подумайте пока над этим, а я тем временем переговорю с теми из ваших старейшин и волхвов, кто уже в моих руках. Думаю, в обмен на сохранение своей жизни, свободы, семей и имущества они охотно признают меня своим князем, раз уж другого все равно больше нет. Вот-вот здесь будет войско моего родича и союзника, плесковского князя Волегостя. У него несколько тысяч человек, а к тому же заложники от любичевской знати. Князь Ехсар убит, а его жена и дружина уже принесли мне клятвы мира и покорности. Вам лучше сделать то же самое. Иначе ваша знать будет перебита, а уцелевших я возьму в плен и продам в рабство. Если же вы покоритесь мне, то я лишь возьму с вас четверть имущества, а далее вы будете жить и торговать, как прежде. Даже лучше.
— Четверть — это много! — загомонили в толпе.
— Я должен вознаградить дружину за участие в походе, и если вы не согласитесь отдать им часть, они заберут все. В том числе и ваши жизни. Решайте.
Елинь Святославна обернулась к мужчинам:
— Решай, Боженя.
— Надо условия его толком вызнать, — Живибор нашелся первым, пока старый Боживек шевелил бородой. — А потом вече скликать. Князя старого нет, деревляне только и ждут, пока нас тут всех побьют-пограбят.
— А потом придут и на пустом месте сядут! — добавил Боживек. — Куда нам без князя? Хоть какого, а надо!
— Мы готовы обсудить условия! — Елинь Святославна махнула Одду рукой. — Отвори!
— Пусть сначала все эти люди отойдут подальше от ворот!
Воеводша обернулась и сделала знак:
— Отойдите!
Народ отхлынул, ворота приоткрылись, пропуская в узкую щель по очереди старуху и двоих старейшин, и створки снова закрылись.
Приглашая воеводшу в город, Одд стремился увеличить число своих заложников, а заодно лишить киевлян последнего человека, который в этой обстановке сумел их возглавить. К тому же у нее, раз уж она назвалась родственницей Аскольда, он надеялся выяснить, где жена покойного. Помня, что для его родича и союзника, оставшегося в Любичевске, это важнее всего, он велел отыскать ее первым делом, но, увы, на княжьем дворе обнаружилась только челядь. От своей невесты Яромилы Одд знал, что еще три года назад Дивляна родила девочку, но и девочки не было. От челяди он ничего не добился, и лишь двое из пленных Аскольдовых кметей сказали, что князь приказал еще ночью увезти жену и ребенка. Куда — они не знали. Известно было только, что Аскольд договорился с Мстиславом деревлянским об обмене заложниками и со своей стороны должен был отдать ему жену и дочь. Вероятно, их увезли для передачи Мстиславу, но где их теперь искать? Возможно, сам Аскольд знал больше. Но его уже не спросишь.
