Воротислава… Аскольд был мертв, но вторая причина, по которой Белотур четыре года назад не мог себе позволить любить Дивляну, никуда не делась. Сама же она еще не оправилась от потрясений и наивысшим благом считала покой и безопасность. И в обществе Белотура она их нашла; Дивляна понимала, что этот человек заслуживает большего, но на горьком опыте убедилась: если пытаться вырвать у судьбы сверх положенного, можно потерять и то, что имеешь.
Встречи с Воротеней Дивляна несколько опасалась — в свое время Белотурова жена смирилась с тем, что юная соперница сделалась княгиней, но что она скажет теперь, когда та снова свободна и снова под покровительством ее, Воротени, мужа? Но воеводша, когда они добрались до Гомья, встретила гостью на удивление ласково. Они не виделись около года, однако Воротеня, как с грустью заметила Дивляна, сильно постарела за это время — похудела, осунулась, высохла — видно, прихварывала, и в чертах ее, в туго обтянутых кожей скулах уже отчетливо проявилось что-то старушечье. То ли она жалела вдову, сочувствуя всем ее несчастьям, и потому отбросила былую ревность, то ли уже смирилась с тем, что время страстной любви для нее миновало и гораздо полезнее сохранить дружбу мужа? Дивляна сперва подумала так, но через несколько дней стала подозревать другое…
Еще когда Белотуровы лодьи подошли к Гомью, у реки их встречали его сын Ратеня, а с ним Ольгица, дочь покойного смолянского князя Громолюда и вдовая невестка Заберислава. За его единственного сына Радима она вышла еще в то время, когда Дивляна ехала к жениху, и все эти годы они хоть и не виделись, но часто с торговыми гостями передавали друг другу подарки и поклоны. Когда около года назад Ольгица овдовела — муж ее погиб на зимней охоте, провалившись с конем под лед, — Дивляна переживала об участи подруги, хотя и знала, что та не слишком была привязана к мужу, за которого вышла вовсе не по своей воле. Именно тогда князь Заберислав, не имея других сыновей или родичей-мужчин, попросил вече признать его наследником внука, сына старшей дочери Воротиславы. Белотур с женой и сыном переехал в Гомье, но пятнадцатилетний Ратеня с этих пор стал считаться сыном не его, а самого Заберислава, и даже имя ему нарекли другое — родовое имя радимичских князей. Теперь он звался Радимом, точно так, как покойный родной сын князя, муж Ольгицы.
Участь вдовы тоже решилась быстро: ее обручили с Ратеней, который, таким образом, взяв имя покойного и женившись на его вдове, полностью ему уподоблялся. Вдова-невеста была старше его на пять лет — не такая уж большая разница, и Заберислав надеялся дождаться хотя бы одного правнука. Очень кстати оказалось и то, что лицом сын Белотура уродился в материнскую родню, и те, кто видел настоящего Радима нечасто, мог бы вовсе не заметить подмены. Ратеня был всего на пять лет моложе брата матери, а за последнее время вытянулся и теперь смотрелся уже мужчиной. После разлуки Дивляна взглянула на него другими глазами и поразилась тому, насколько усилилось его сходство с покойным.
Ольгица прямо у воды бросилась к ней, вопя от избытка чувств: и сострадания, и радости. В Гомье решили задержаться, и Дивляна с Ольгицей успели поведать друг другу все свои приключения. Именно тогда Дивляна и начала понимать причины неожиданной ласковости к ней Воротени: мать будущего князя давно уже перенесла свою ревность на более опасную противницу, а именно на Ольгицу. Второе подряд несчастливое замужество не испортило той ни внешности, ни настроения: еще вынужденная носить «горевой»
[20]
убор вдовы, она и в нем была хороша и свежа, как розовый цветок шипины
[21]
, — стройный девичий стан, приятные черты лица, озорная и ласковая улыбка, лукавый и задорный блеск глаз.
Свадьба Ольгицы с Ратеней была назначена на конец осени — на Макошину неделю. Предстоящим браком та была довольна: лицом напоминая прежнего супруга, нравом Ратеня пошел в отца и обещал вырасти в такого же доброго, великодушного и уверенного человека. Судя по тому, как у Ольгицы блестели глаза, в третий раз она шла замуж гораздо охотнее, чем прежде. «Должно же и мне было повезти наконец, — смеялась она. — Парень растет хоть куда. А если поначалу не справится, то отец ему поможет!»
Ратеня, которому к свадьбе как раз сравняется шестнадцать, надо думать, в помощи не нуждался. Но Дивляне стало ясно, почему Воротеня так ей обрадовалась. Ради себя и сына не желая тесного сближения Белотура со снохой, она даже была рада новому появлению Дивляны, его прежней любви, — авось мужик отвлечется.
Но не только эти мысли волновали Дивляну при виде Ольгицы. Самое важное место в их разговорах занимала Незвана — о ней они говорили шепотом и даже не называли колдунью по имени, ограничиваясь намеками вроде «ну, эта!» и делая страшные глаза. В судьбе их обеих дочь Велеса оставила свои черные, пахнущие погребальным костром и присыпанные пеплом следы. Та едва не уложила Ольгицу на краду ее первого мужа, голядского воеводы Жирги. Тогда Дивляна спасла ее, и обе они хорошо помнили, как пробирались через ночную чащу, держась за руки и дрожа: одна еще не в себе после отваров Мариных трав, а вторая — совершенно растерявшаяся в чужом лесу.
— А теперь… уже все? — спрашивала Ольгица и боязливо оглядывалась на черные тени в углу бревенчатой избы. — Больше не будет…
— Она умерла, — отвечала Дивляна и сама сомневалась: можно ли сказать «умерла» о той, что и раньше большую часть жизни проводила на берегах Забыть-реки? — Она свернула шею, волхвы видели тело, его сожгли, а пепел высыпали в Ужу. Она не вернется!
— Что-то мне не верится… — Ольгица поежилась. — Темная Мать ее подержит у себя да назад и выпустит. Жди теперь…
Дивляна кивнула: она понимала подругу, и ей тоже не улыбалось провести остаток жизни с оглядкой — не встанет ли за спиной тень Черной Лебеди с жертвенным ножом? Не придет ли та за ней? За Предславой? И в таком обличье, что ее не удастся сразу узнать?
— Спросить бы у кого? — Ольгица огляделась, и Дивляна снова поняла, что та говорит о существах, которых простым глазом не видишь. — Может, они знают?
— У тебя есть кого спросить. Кормишь?
— А как же? Их голодом морить — себе дороже выйдет.
Ольгице досталась в наследство клюка, в которой жили тринадцать игрецов, укрощенных и взятых на службу еще ее далеким предком, голядским волхвом Ольгимонтом. Молодая женщина старалась не беспокоить их без нужды, но время от времени подкармливала и давала бессмысленные, зато долгосрочные задания: пересчитать деревья в лесу, пчел в бортях, рыбу в Соже. Но теперь у нее имелось для них более важное поручение: слетать в Навь и узнать, почему им с Дивляной вдвоем нельзя жить на свете.
В ожидании ответа они даже уговорили Белотура еще на несколько дней отложить отъезд — не сообщая, разумеется, в чем дело, и все думали, что две подруги, чьи судьбы оказались так схожи, никак не могут расстаться. Один за другим духи возвращались ни с чем — ответ оказался слишком далеко запрятан и им не хватало сил добраться до этих глубин. В эти дни две молодые вдовы жили как обычно, с утра ходили с Воротениной челядью за грибами в ближний бор. Там и произошла долгожданная встреча. Ольгица, будущая радимичская княгиня, на четвереньках ползла вдоль цепочки черных груздей — они росли так густо один за другим, что не было смысла разгибаться, а Дивомила, бывшая киевская княгиня, шла за ней с большой корзиной, куда Ольгица бросала добычу. Как вдруг один из грибов приподнял шляпку и оказался маленькой старушкой — ростом с ладонь, землисто-бурой, в грибной слизи, к которой прилипла рыжая опавшая хвоя.
