После самоубийства ученика нас всякий раз отправляют к консультантам проверить, в порядке ли мы, а тех, кто не справляется с потерей, водят еще и на беседу. Но это редко поручают хендлерам. Мне было неуютно – этот тип следит за мной с того дня, как забрали Кендру, но выхода не было, и я пошла за ним в учительскую.
Там нам выделили маленькую, тускло освещенную комнату, где стояли два стула лицом друг к другу. Мне было очень неприятно оставаться наедине с этим человеком, но директор и учителя не вмешиваются в действия представителей Программы. Когда я вошла, они старательно смотрели в другую сторону.
– Садитесь, пожалуйста, – сказал хендлер, закрывая дверь и опуская жалюзи. Я очень боялась, но знала, что это нельзя показывать. Глубоко вздохнув, я опустилась на стул.
– В этом разговоре нет необходимости, – заверила я, стараясь говорить как нормальная, психически уравновешенная девушка. – Я едва знала Миллера.
Хендлер улыбнулся и сел напротив. Его колени, обтянутые белыми брюками, почти касались моих. Я едва не отодвинулась.
– Неужели? – переспросил он. – А Лейси Клэмат или, скажем, вашего брата – их вы хорошо знали?
Видимо, я побледнела, когда он упомянул Брэйди, потому что он наклонил голову, как бы извиняясь.
– Мисс Барстоу, нам стало известно, что вы находитесь в группе высокого риска. Вы только что пережили огромную утрату, и я намерен оценить ваше состояние.
Он лжет. Он хочет меня забрать. Им на нас наплевать, это только кажется, что их деятельность что-то меняет. Пальцы ног непроизвольно поджались в туфлях, когда помощник цепким взглядом прошелся по мне. Кожа покрылась мурашками.
– Начнем с Миллера. Вы были за городом, когда он совершил самоубийство путем отравления?
Было нестерпимо слышать, как об этом говорят медицинскими терминами.
– Да.
– А Лейси была вашей лучшей подругой, но вы не догадывались о ее состоянии, пока ее не отправили в Программу? Вы не пытались скрыть это от нас?
– Нет, я понятия не имела.
Я начинала понимать, куда он клонит.
– А сейчас вы что-нибудь скрываете?
– Нет. – Не изменившись в лице, я смотрела в глаза этому типу, представив, что я робот, лишенный эмоций. А заодно и жизни.
– У вас есть бойфренд, Слоун? – Хендлер улыбнулся краем рта, будто пытаясь флиртовать.
– Да.
– Джеймс Мерфи?
О боже.
– Угу.
– Как он перенес случившееся?
– Нормально. Джеймс сильный.
– А вы тоже сильная? – спросил он, наклонив голову набок.
– Да.
Хендлер кивнул.
– Это наша единственная надежда сохранить вас в добром здравии, Слоун. Вы же это знаете?
Я не ответила, соображая, что отвечал бы на эти вопросы Джеймс. Они же с первого взгляда поймут, что он болен.
– В Программе открыт прием для тех, кто приходит сам. Вдруг вы почувствуете, что не можете справиться с собой, или вам будет нужно с кем-то поговорить…
Он потрепал меня по бедру, и я подскочила. Фамильярность застала меня врасплох.
Помощник встал и обошел меня, будто хотел выйти из кабинета, но остановился за моей спиной и положил руку на плечо, крепко сжав пальцы.
– Всего хорошего, Слоун. Что-то мне подсказывает, что скоро мы с вами увидимся.
На этом он вышел, оставив меня одну в затемненной комнате.
Я почти побежала на ленч, смертельно боясь, что Джеймса не окажется в столовой, и еле удержалась на ногах от облегчения, увидев его за столом с картонным стаканом апельсинового сока.
– Слава богу, с тобой все в порядке. – Я буквально упала ему на колени и крепко обняла. Джеймс не обнял меня в ответ, но и не оттолкнул. Я зарылась лицом ему в шею.
– Да, – тихо ответил он. – Я в порядке.
Я отстранилась и пристально поглядела на него, стараясь определить, насколько сильной оказалась психотравма. Джеймс был бледен, рот у него был вялый, с опущенными уголками, будто он забыл, как улыбаться. Я провела пальцами по его щеке, и он прикрыл глаза.
– Я так волновалась, – прошептала я.
Он не шевельнулся, и я обняла его снова, крепко-крепко, как он раньше обнимал меня. Джеймс сидел неподвижно. Я разжала руки, и он снова начал есть маленькими кусочками, рассеянно обводя взглядом столовую.
– С тобой беседовали? – спросил я.
Он отрицательно покачал головой.
– А меня забрали прямо после урока, – сообщила я.
Джеймс посмотрел на меня.
– Зачем?
– Спрашивали о Миллере и о тебе.
Джеймс не отреагировал, уткнувшись в тарелку. Мне его страшно не хватало, хотя он и сидел передо мной. Он уже не был собой прежним.
– Со мной никто не говорил, – сказал он. – Я вообще сегодня хендлеров не видел.
Тут бы нехорошим предчувствиям меня и отпустить, но они только усилились. Зачем же беседовали со мной? Либо действительно оценивали мое состояние, либо собирали доказательства на Джеймса.
– Я хочу выбраться за город, – сказала я. – Ты как, сможешь? Я хочу снова пожить в палатке.
Джеймс медленно жевал.
– Попробую.
Пустота в его голосе ранила больнее всего. Я боялась, что не выдержу долго.
– Неужели ты не хочешь со мной поехать? – тихо спросила я.
Он кивнул:
– Конечно, хочу, малышка.
Я выдохнула и опустила голову на плечо Джеймса. Под столом его рука нашла мою, и мне стало легче от этого слабого пробуждения жизни. Мое внимание привлекло движение в углу: там стоял темноволосый хендлер, наблюдая за мной со своей улыбочкой.
Глава 10
Остаток недели прошел примерно так же: я вела себя как абсолютно здоровая, особенно когда этот тип за нами наблюдал. Хендлер присутствовал в классе на уроках, таскался в столовую и следил, следил с постоянной усмешкой на лице. Будто ждал, когда я сорвусь.
Джеймса на беседу не вызывали, и я не знала, как это понимать. Неужели хендлеру показалось, что у меня депрессия выражена сильнее? Или они уже решили забрать Джеймса?
В пятницу я буквально вытащила Джеймса из школы. Целый день можно не притворяться – огромное облегчение. Как ни странно, мне не хотелось плакать. Я почти убедила себя, что Миллер не был нашим лучшим другом. Только так я могла справиться со случившимся.
В машину я все уложила заранее, чтобы сразу после уроков ехать за город. Джеймс молча сидел на пассажирском сиденье, глядя в окно. Родители недоверчиво отнеслись к нашей затее поехать за город так скоро после смерти Миллера. Может, даже что-то заподозрили. Они выспрашивали, почему Джеймс перестал у нас бывать. Я ответила – засел за уроки. Видимо, это и вызвало у них подозрения. В доме Джеймса я просто поселилась, игриво шепча ему на ушко, когда дома был его отец. Но я шептала ему держаться. Укладывая его спать вечером, говорила, что люблю и не позволю случиться плохому. Джеймс не отвечал. Я боялась никогда больше не услышать этих слов от него.
