Я соображала, как узнать, что влюбилась, – ведь я не знаю, каково быть влюбленной. Интересно, а раньше я любила? Любовь была взаимной или нет?
– Если ты отыщешь меня, Слоун, – сказал Релм, – я буду ждать.
У меня перехватило дыхание. Зажмурившись, я бросилась ему на грудь:
– Релм, спасибо тебе за все. Спасибо за…
– Майкл! – послышалось откуда-то сзади. Я выпрямилась. С другого конца лужайки махала медсестра Келл, рядом с ней стояла блондинка в темных очках. Релм напрягся, его руки опустились. Он посмотрел мне в глаза и поцеловал в лоб, прошептав на ухо:
– За тобой по-прежнему наблюдают, выискивают симптомы.
– Какие? – Меня охватил страх.
– Не забывай, я тебе помогу – всем, чем сумею.
Мне показалось безумием говорить кому-то в Программе «не забывай». Мы здесь специально для этого. Забывание нам удается лучше всего. У меня по щекам потекли слезы. Релм, пятясь, отошел на несколько шагов, беспомощно глядя на меня, потом повернулся – гравий заскрипел под кроссовками. Я смотрела, как Релм уходит из Программы и из моей жизни.
Дней через восемь я сидела в кабинете доктора Уоррен с подстриженными и выпрямленными волосами. Спутанная масса кудрей превратилась в гладкое каре до подбородка. Уоррен так и расцвела.
– Слоун, ты ослепительна, – сказала она. – Ты просто образцовый пациент.
Я кивнула как бы в знак благодарности, хотя и не помнила всех сеансов, а лишь несколько последних, когда воссоздавались мои воспоминания. Доктор Уоррен напоминала мне последовательность событий, потому что иногда в голове все путалось. Она рассказывала то, чего я не помнила, например, о моей семье.
– Тебе будет приятно узнать, что у пациентов Программы стопроцентный уровень выживаемости и ничтожный процент рецидивов, но необходимо соблюдать меры предосторожности. Первый месяц ты ходишь к врачу каждую неделю, затем раз в два месяца и завершающий визит – через три месяца. При необходимости тебе окажут психотерапевтическую и медикаментозную помощь, но этого не понадобится, если у тебя не проявятся симптомы. Первую неделю будешь принимать релаксант, который мы тебе выдадим, чтобы легче освоиться в новой школе. Пока нельзя будет сближаться с теми, кто не проходил Программу. Ты вылечилась, но три месяца остаешься в группе повышенного риска. После трех месяцев общайся с кем хочешь. – Ее рот скривился, и мне показалось, что на самом деле она так не считает. Но возвращение домой было совсем близко, поэтому я решила не докапываться и кивнула.
Доктор Уоррен сжала губы и подалась вперед:
– Мы хотим, чтобы ты жила, Слоун, полноценной счастливой жизнью. Мы дали тебе прекрасный шанс, убрав опасные, инфицированные воспоминания. Теперь все в твоих руках. Но помни, если ты снова заболеешь, тебя вернут сюда и оставят до восемнадцатилетия.
Я сглотнула пересохшим горлом, думая, что дня рождения ждать еще семь месяцев. Столько времени торчать в стационаре невыносимо, особенно без Релма.
– Я поняла, – сказала я.
– Хорошо. – Она с облегчением выпрямилась. – Первые недели при тебе будет специальный помощник – помогать в школе и сопровождать вне дома. Это необходимо, потому что сейчас твоя психика очень хрупка. Относись ко всему легко, Слоун, не перенапрягайся.
– Я постараюсь, – пообещала я, поглядывая на часы на стене. Вот-вот приедут родители. Я уезжаю. Правда уезжаю!
Доктор Уоррен встала, обошла стол и обняла меня. Мы неловко постояли секунду. Отпустив меня, Уоррен задержала руку на моем плече.
– В первое время, – сказала она почти шепотом, – ты можешь ощущать некоторую отстраненность, онемение чувств. Но это пройдет, интенсивность вернется.
Я смотрела ей в глаза, силясь разобраться в своих эмоциях. Я послушна и спокойна, но мне интересно, какие у меня чувства на самом деле.
В дверь постучали. На пороге стояла раскрасневшаяся медсестра Келл.
– Слоун, за тобой приехали родители, – сияя, сообщила она. – А мальчики просили передать тебе вот это, – она подала мне маленький сверток. Мои глаза повлажнели.
– Почему же они сами не передали? – спросила я. Дерек и Шеп еще оставались в Программе, но доктор Уоррен обещала, что они скоро отправятся домой.
Келл засмеялась.
– Сказали, ты, чего доброго, расплачешься.
Развернув бумагу, я улыбнулась: внутри оказалась колода карт, а на рубашке каждой карты было написано «жулик». Я обняла медсестру Келл:
– Передайте им спасибо от меня.
Происходящее казалось нереальным. Я оглядела кабинет, не в силах вспомнить, сколько времени я здесь провела. Не знаю, какой была раньше, но теперь мне хорошо. Программа действительно эффективна.
Попрощавшись с доктором Уоррен, я пошла за медсестрой Келл. За нами тащился хендлер с небольшой спортивной сумкой. Я не помню, во что была одета при поступлении, но Программа снабдила меня новыми нарядами, выбранными без меня. Сейчас на мне была желтая рубашка-поло с жестким воротником, от которого чесалась шея.
Коридоры были пусты, но из комнаты досуга доносились оживленные голоса – шла партия в карты. Наши места были заняты новоприбывшими. Когда мы вышли на лужайку, у ворот я увидела папину «Вольво». Отец вышел из машины. Мать торопливо выбралась и встала рядом с ним. Я остановилась, издали глядя на них.
– Удачи, Слоун, – сказала медсестра Келл, заправляя мне пряди за уши. – Не болей больше.
Я кивнула и посмотрела на хендлера. Тот разрешил мне идти. И тогда я побежала через лужайку. Отец бросился мне навстречу и подхватил на руки, плача. Вскоре и мать обняла нас обоих, и мы плакали втроем.
Я соскучилась по папиной улыбке и маминому смеху.
– Пап, – сказала я, выпрямляясь. – Сначала о главном – хочу мороженого. Я его столько недель не ела.
Папа засмеялся – в смехе звучала боль, будто он давно мечтал это сделать.
– Все что хочешь, дорогая. Мы счастливы, что ты дома.
Мать восхищенно трогала мои волосы.
– Как тебе идет! – говорила она, будто не видела меня несколько лет. – С новой прической ты просто красавица!
– Спасибо, мам! – Я снова обняла ее.
Отец взял у хендлера сумку и положил в багажник. Я обернулась и в последний раз посмотрела на стационар Программы.
Что-то привлекло мое внимание, и улыбка погасла. За окном сидела девушка, обхватив колени. Красивая блондинка, но одинокая и отчаявшаяся. Она ужасно напоминала мне… кого-то.
– Ну вот, – отец открыл заднюю дверь. Я отвернулась от больницы и забралась на сиденье. Запах салона напомнил мне те времена, когда мы с Брэйди спорили, какую радиостанцию включать. Теперь моего брата нет на свете, но мы смирились. Наша семья это пережила, сейчас нам всем уже лучше. Мне тоже лучше.
