– Как там тебя, – невежливо обратился Торопков к агенту, который повалил афериста точным ударом в затылок. – Освободи его.
– Ваш высбродь, – поскреб щетину поджарый агент, со свернутым набок носом, по всему, кулачный боец, – кабы греха не вышло. Уж больно ловок, бестия.
– Нешто, не мудри, Андрон, – перебил его второй агент, постарше годами и посолиднее весом. – Начальству-то видней, нечего их высокоблагородие учить, не нашего ума дело. – И он ловко расстегнул замочек и снял с рук задержанного ручные кандалы.
Аферист несколько мгновений молчал, не двигаясь, словно окаменев от нежданного счастья, а потом вдруг негромко сказал:
– А хоть бы и так. Все одно подохнешь, – и в воздухе что-то пронзительно свистнуло, будто бы совершил мошенник молниеносное движение, не присущее такому, казалось бы, неуклюжему телу. Вишневая кровь брызнула на потертую стену соседнего здания тяжелыми каплями. Не прошло и секунды, а на брусчатку уже повалился Андрон с разбитой головой, грузно рухнул в пыль второй агент-тяжеловес, вывернув в сторону ногу, отлетел на несколько аршин револьвер Торопкова, а сам он сел на корточки с безвольно обмякшей рукой.
– Так-то, легавый, – прохрипел бандит, выписывая кистенем в воздухе жужжащие восьмерки. – Не возьмешь меня за алтын-полушку!
Кистень – гирька на кожаном шнуре – жуткое оружие русских разбойников еще с незапамятных времен. Скорее всего, еще первобытные пращуры современных грабителей обвязывали камень длинной веревкой: так его получалось точнее метнуть в проходящую мимо жертву, удар получался более сильным, да и если промазал, то можно запросто затащить камень назад в свое убежище и попробовать еще раз, прицелившись потщательнее. В нынешние времена многие мастера кулачного боя довели искусство владения кистенем до такой степени, что ни с какой стороны к ним нельзя было подступиться. А ежели сражаться воберучь
[4]
, с двумя кистенями, то не было к ним никакого рукопашного приступа хоть бы и десятка вооруженных до зубов неприятелей. Кистень тем удобней сабли, что гораздо гибче и быстрее, кожаным ремнем можно было оплетать руку противника, требует он меньше энергетических затрат – при должной сноровке достаточно лишь легких поворотов кисти, чтобы гирька сделала смертельный рывок, да всегда легко его спрятать и вытащить, что и сделал наш бандит.
Он еще продолжал раскачивать оружие, оглядывая поле битвы. Все его противники были повержены и не были способны продолжать сопротивление. Однако злодей решил добить едва шевелящихся агентов, чтобы не оставлять ненужных свидетелей. Но как только он подошел к поднимающему голову Торопкову и раскрутил кистень до состояния полного круга, вдруг раздался оглушительный выстрел, гирька отлетела в сторону, подняв фонтан брызг из разбитого окна, а сам преступник от неожиданности рухнул задом на мостовую. Из его сжатого кулака торчал обрывок кожаного шнура.
Преступник обернулся и увидел Родина, который неспешно шел к нему, сжимая в руке револьвер с длинным дулом, из которого еще шел сизый дымок.
– Хватит, Никифор Ильич! – крикнул Родин, пряча оружие в деревянную кобуру. – И так ты много нагрешил на земле, так не бери ж на душу еще более тяжкий грех смертоубийства! А своими чувствительными пальцами на каторге послесаришь! – добавил он, решительно подходя к преступнику.
– Какой еще Никифор Ильич, – прохрипел Торопков, поднимаясь, – так вы знали убийцу Стрыльникова!
– Это не убийца Стрыльникова, – ответил Родин, продолжая связывать скулящего преступника. – Перед нами знаменитый в прошлом шнифер, кулачный боец и мастер драки на кистенях – Никифор Лукин по прозвищу Крот.
– А где же тогда главный преступник? Или… – сыщик пробовал сжимать и разжимать пальцы. Те повиновались, рука вроде бы была цела.
Крот приподнялся и с недоброй улыбкой глянул на Родина.
– Бедовый ты, фраер, как я погляжу… Да только мы победовее!
С невероятной скоростью он выхватил из рукава длинный нож и бросился на Георгия, нанося воровские «пишущие» удары крест-накрест. Но вдруг атакуемый сам бросился на него, и в тот момент, когда клинок отошел в сторону, нанес чудовищной силы удар в грудь. Взломщик отлетел на пару саженей и рухнул на груду кирпича, подняв столб пыли. Из его горла вырвался полустон-полухрип.
– Я предупреждал, – заметил Родин, потирая костяшки пальцев, – теперь не советую молчать или делать глупости. Будешь говорить?
– Буду, – прохрипел шнифер, – по тебе видать, боец серьезный… Шутковать не любишь…
– Где второй? В доме?
– Как же, в доме… – прокаркал Крот, потирая ушибленную грудь. – Как взял из сейфа коробочку махонькую, ушел через черный ход. Лодочка там у него была припасена, сел он на пристани и был таков. И я бы ушел, кабы его послушал. Да правду говорят – жадность фраера погубит, – и Крот смачно плюнул в сторону туго набитого узла. Говорил, чтобы я с ним перебирался, мол, под шумок улизнуть успею. Да не послушал я, решил остаться, побольше добра набрать, и полез потом через парадное на свою беду.
– Ушел, подлец, – пробормотал Торопков, поднимая вместе с Родиным оглушенных агентов. Опасных травм у них вроде бы не было, только у Андрона, по-видимому, было сотрясение мозга, а у здоровяка сломана нога в районе голени. – Вам, ребята, сегодня же выпишут премию в размере двойного жалованья. И месячный отпуск с оплатой, чтобы подправить здоровье. Благодарю за службу!
– Рады стараться, ваше высокоблагородие! – радостно ответили агенты, правда, не всклад, не по-армейски.
– И прошу меня извинить за халатность, – добавил Торопков. – Тебе, братец, – он посмотрел на строптивого Андрона, – в придачу выдадут дополнительную премию из казны министерства – за профессионализм, проявленный в ходе боевой операции.
Агент покраснел от удовольствия и опустил голову в знак признательности к непривычному прямодушию.
– Теперь тащите его в управление, да дуйте в свистки, чтобы еще народ созвать, – закончил Торопков. – А мы с Георгием Ивановичем отправимся к реке. Может, есть шанс какой-никакой. Да вызовите кого-нибудь потолковее, чтоб допросили да словесный портрет заказчика составили, хотя бы Сергеенко. Что за гусь-то тебя нанял?
– Да сурьезный тип, – ответил Крот, – не видал его раньше. Высокий, с усишками тоненькими, сам вроде бы не из бродяг, на блатной музыке не говорит, но такой жилистый да злой. Волоса черные. Зенки голубые.
На выстрел уже сбежались несколько дворников и полицейских младших чинов. Закованный в ручные и ножные кандалы, Лукин был взят в плотное кольцо, но он уже смирился со своим пленом, подшучивал над окружившими его служителями закона и выпрашивал табачку, продолжая кашлять и икать после сильного удара.
* * *
Разумеется, никаких следов главного преступника при беглом осмотре обнаружено не было. Отдав приказ о прочесывании берегов реки конными полицейскими, Торопков и Родин вернулись к усадьбе. Два вахмистра, стоявшие на карауле у ворот, вытянулись во фрунт, подсознательно чувствуя, что проштрафились.
