– А что вы за спиной прячете? – вдруг игриво спросила Полинька.
– Полина! – укоризненно покачал головой профессор.
– А что, папá? – с улыбкой ответила дочь. – Может быть, Георгий Иванович преподнесет мне милый подарок, как романтический герой?
– Полина, твое поведение безрассудно! – возмутился профессор. – Сейчас же извинись перед уважаемым господином Родиным. Очевидно, он выехал по своим неотложным делам, а ты во всем готова увидеть шалости!
– Отчего же, – сказал Родин, улыбнувшись, – это и в самом деле подарок, – и он протянул Полиньке букет, избегая взгляда профессора.
Недоуменное покашливание Виталия Кузьмича заставило его взглянуть на свою вытянутую руку. К своему ужасу, Родин увидел, что в букете отсутствует самая его главная часть – соцветия, в кулаке были зажаты только куцые травинки. Тут же, так нелепо извлеченный из своих радостных мыслей, он услышал за спиной громкое чавканье. Очевидно, мерин Савостьяновых, Пестик, подумал, что самая нежная часть букета предназначалась ему и, воспользовавшись задумчивостью Родина, съел все цветки.
– Это вам для исследований, – после короткой паузы нашелся Георгий, – стебли полевых цветов. – И, скомканно попрощавшись, прыгнул в свою коляску, которая сразу же покатила к университетскому городку. «Ну не всегда же быть победителем на поле любовной брани, – прошептал он, глядя на удаляющихся соседей. – Может, это тоже знак?»
– Папá, все же он очень мил, – улыбнулась Родину вслед Полина Витальевна, прикалывая на шляпку маленькие влажные стебелечки.
– Мил, это точно, – сказал Савостьянов, а про себя тоскливо вздохнул, как может вздохнуть только отец двадцативосьмилетней дочери, которая не торопится замуж.
Что думал при этом Пестик, мы не знаем, но наверняка что-то хорошее.
Глава девятая
Георгий засунул свою кобуру как можно дальше под сюртук, проверил, не выезжает ли она на своем ремешке, и поднялся на пятый этаж к Смородинову. Судя по фальшивому пению, доносящемуся из-за двери, профессор был дома. Родин постучал и, услышав: «Ванюша, это ты? Заходи, заходи», приоткрыл дверь и вошел.
– А, Георгий Иванович! – нисколько не удивился нежданному гостю профессор. – Очень рад, очень рад. Может… Может быть, какие-то новости по делу? Может, напали на след «Витязя»?
– Можно сказать, что ситуация немного прояснилась, – ответил Родин, пристально глядя на профессора. – Всего несколько вопросов, и, пожалуй, если я услышу правдивые ответы, мне все станет ясно.
– Ради бога, ради бога, – улыбнулся профессор.
– Брошюра о краеведческом музее, которую вы дарили посетителям во время демонстрации «Золотого витязя»… Помните, вы мне тоже ее дали?
Смородинов кивнул и взял точно такую же брошюру со стола.
– Вы написали рукопись, отдали ее машинистке, а потом после правки передали печатный вариант в типографию. Верно?
– Абсолютно.
– Всю рукопись писали вы лично?
– Георгий Иванович, вы меня обижаете. Я все свои работы писал и буду писать только лично. От первой до последней буквы. Правка, редактура, корректура – все это делаю только я.
Родин ненадолго замолчал. Затем снова спросил:
– Кто руководил раскопками на Заболоцкой пади? Кто писал реестр найденных предметов?
Профессор добродушно глянул поверх очков.
– Заболоцкая падь? Как же, наши последние раскопки. Да, там были неплохие результаты. Руководил я. Реестр, только у нас он именуется опись, вел Ваня Гусев как мой ассистент. Вот, кстати, эта опись, – он порылся в коробе и показал листок с аккуратно написанными строчками.
Родин секунду посмотрел на него и продолжил:
– Вы не помните, где он вел свои заметки? Чем писал? Каким пером?
– Как же, помню прекрасно. У него такой красный блокнот, in quarto
[5]
, с отрывными страничками. Пишем мы всегда на раскопках карандашами, с перьями на ветру возиться нет возможности. У Ванюши всегда карандаши остро отточенные, еще с младенчества я его приучил. Он всегда носит с собой специальный ножичек в кожаном чехольчике, и, как только карандаш затупится, Ваня его сразу затачивает. Впрочем… мне не совсем понятны ваши вопросы… Карандаш Вани? Какое это имеет отношение к делу?
– Узнаете чуть позже, – ответил Родин. – И еще один вопрос. В тот вечер, на выставке в музее, я почему-то не видел Ваню, хотя, по логике, ему бы сам Бог велел принять участие в организации.
– Когда вы пришли, он, видимо, ушел, – ответил профессор. – Ванюша приболел. Помните, за день до выставки у него зуб разболелся, он уж и примочку с шалфеем к щеке приспособил и повязкой перемотался, но все рано не проходило. В кабинете он сидел, документы готовил. Когда подняли сэра Эндрю, я сам Ваню с выставки и отправил, да посоветовал выпить перцовки. Он как раз пошел на Введенский мост, где у нас антикварные лавки, купил карту интересную по дешевке. Потом выпил в трактире с какими-то студентами, пошел домой и спал до утра.
– Все понятно, – после короткой паузы сказал Родин. – Пожалуй, у меня более нет вопросов.
Он поднялся, поклонился Смородинову и направился к выходу.
– Подождите, – вдруг сказал профессор, медленно вставая, – вы… вы же неспроста эти вопросы задавали. Вы… Ваню моего в чем-то подозреваете?
– Не важно, – ответил Родин.
– Нет, важно! – вдруг негромко сказал профессор. – Вам не важно. А мне важно! Я Ванюшу воспитывал с тех пор, как Афоня Гусев в горах разбился. Не мог он даже мухе крылышки оторвать, не то что человека обидеть!
– Успокойтесь, господин Смородинов, – сухо ответил Родин. – Это всего лишь предположения, которые следует проверить.
– Ради бога, но, в конце концов, почему…
– Ведь после того, как Стрыльников столкнул вас с лестницы, вы не сами накладывали себе на спину компресс с барсучьим жиром? – вопросом на вопрос ответил Георгий, а затем вышел и притворил дверь.
Профессор остался один в комнате. Он опустился на большое продавленное кресло, обхватив большую голову руками.
– Да, повязку мне Ваня накладывал, понятно, почему этот Родин догадался, все же врач. Я же не акробат, чтобы сам себе до хребта достать. А кроме Вани мне и попросить-то некого. Я, правда, сказал ему, что поскользнулся в университете, когда выходил из библиотеки. Черт, Ваня же знал, что я был у Стрыльникова. Я сам ему сказал об этом утром, что иду туда. Как это глупо выглядело! Тут и дурак бы догадался. Неужели он решил за меня отомстить?
Профессор вскочил и забегал по комнате взад-вперед.
– В самом деле, все сходится. Ваня в день убийства был одет в этот нелепый костюм, в котором он похож на приказчика. Ведь говорили, что убийство совершил приказчик. Ушел он из музея как раз под вечер, и если бы отправился к ресторану, где пил Стрыльников, то как раз успел бы проломить ему голову… Ведь он сильный, мой Ванюша… Бедный мальчик… И карта… выходит, карта, о которой он мне говорил, как раз та самая, которая была у Стрыльникова. Значит, Ваня вытащил ее из кармана у мертвеца… Конечно, откуда такой роскошный манускрипт мог взяться у нас в магазине на Введенском… У кого? У Абдулина, что ли, Иван купил ее за двугривенный? Или у Шотца? Или у Лашова Алешки? Смешно. Не умеет Ваня врать. Не научил, видно, я его. Так ведь и сам не мастак… Бедный мальчик… Получается, я во всем виноват… Нет, я скажу, я пойду прямиком к губернатору и скажу, чтоб меня судили. Сейчас живо напишу все, что было, – чтоб бумага была, и прямиком к губернатору!
