Швейцар словно бы нехотя освободил дорогу, даже не удосужившись показать, где сидит Стрыльников. Но это Иван сразу сообразил: в угол, задернутый бархатными занавесями, сновали официанты, а оттуда доносился утробный рык: «Чего принес, скотина?»
Ноги сами занесли Гусева к источнику шума, руки сами отдернули балдахин. За огромным столом, заставленным блюдами, бутылками и бокалами, сидел Стрыльников и жрал. Иван сразу же низко поклонился, положил записку перед фабрикантом и прошипел:
– Велено передать.
Затем, не дожидаясь ответа, сразу развернулся и быстрым угодливым шагом просеменил к выходу, там кивнул швейцару, мол, все сделал, как надо, и, значительно сбавив темп, пошел по тропинке к заветному забору. Он не ощущал никакого волнения, наоборот, ледяное спокойствие и приближающееся радостное возбуждение. Скоро, скоро все решится. Он отплатит за оскорбление приемного отца и заберет то, что принадлежало ему по праву, для того, чтобы завершить начатое его отцом. Иван сунул руку в сумку и крепко сжал прохладную рукоять стилета. Удар он уже отработал в подлеске на сухом дереве, нужно сказать: «А это вам от профессора Смородинова» – и, резко выхватив руку, нанести удар снизу вверх, в печень.
Вскоре через правое плечо он увидел огромную фигуру и услышал хриплый бас:
– Эй, ты! Как там тебя?! Обожди!
Иван медленно повернулся. Перед ним стоял, пьяно покачиваясь, Стрыльников, в дорогом пиджаке и жилете нараспашку, в примятом цилиндре на макушке. Он долго глядел мутным взглядом, потом сплюнул сквозь щербатую ухмылку.
– Ученый, значит… На говне моченый… Чтой-то не слишком ты на ученого похож. Сам-то не у Петрушки Шокина в лавке работаешь?
– Это не важно, – ответил Иван, думая, что это действительно не важно. Еще минута, и глаза Стрыльникова закроются навсегда.
– Ну как же не важно, – хмыкнул Стрыльников. – Ты зачем звал-то меня? Знаешь, о чем говоришь, или так, языком решил почесать? Так с такими говорунами у меня разговор короткий…
– Я знаю, что речь идет о карте гор Шайтан-Калаяр, где спрятано сокровище Ахмет‑бея, – затараторил Иван. – Карта, что находится у вашей милости, – с секретом. Не угодно ли ее показать?
– Не угодно, – ответил Стрыльников, хлопнув себя по груди.
«Наверное, там и находится заветная шкатулка», – понял Гусев.
– Не на того напали, шантрапа чертова. Все вам подавай карту глядеть. Решили без меня секрет разгадать? Накося, выкуси! – Стрыльников сунул под нос Ивану огромный волосатый шиш. – Раз знаешь, что за карта, так и расскажи, что там за секрет. Клад-то я и сам смогу найти. Ежели скажешь, то озолочу. А ежели языком решил молоть, то я не посмотрю, что ты щуплый, как шкелет… – и Стрыльников протянул руку к вороту Ивана, но тот ловко увернулся.
Пора! Гусев резко выхватил стилет и со словами: «А это вам от профессора Смородинова» – сильным ударом ткнул фабриканту в его беззащитную печень.
Да не тут-то было. Стрыльников неожиданно проворно для человека его комплекции и степени опьянения увернулся от удара, ловким отработанным движением схватил стилет за гарду, передавив Иванову кисть, легко вырвал, а затем просто сломал, согнув пополам огромными ручищами.
– Я вот на саранской пересылке так же у одного бродяги напильник сломал, – довольно сообщил Стрыльников, отряхивая ладони, – да тот был куда поздоровей тебя. Задушил я его потом, хребет сломал. И тебе сломаю.
И тут Иван постыдно повернулся и побежал. Правда, бежать-то было особо некуда: тропинка вела прямиком к забору с чуть раздвинутыми досками. Слыша за спиной хриплое дыхание и чавкающие шаги, как в страшных детских снах, Гусев рванул к спасительной дыре и ловко туда протиснулся. «Может, Стрыльников застрянет?» – мелькнула мысль. Но фабрикант, с треском отламывая доски, проревел:
– Тут-то тебе и амба! Я тут каждый вершок знаю, нет тебе отсюда хода!
Иван понял, что заманил в ловушку не Стрыльникова, а самого себя. Уже стемнело, в уголок дровосека свет от фонарей не попадал, и теперь разбросанные повсюду поленья стали скорее препятствиями, чем подмогой. Гусев заметался, не зная куда бежать, и наконец рванул к избушке, но обо что-то споткнулся и кувырком полетел на землю, усыпанную осколками кирпича. Об один из камней он так сильно разбил колено, что застонал. В этот момент в образовавшуюся в заборе дыру, пьяно шатаясь, пролез Стрыльников.
– Вона чего, – прохрипел он, – поспать, что ль, решил? Ну так наспишься сейчас.
И фабрикант неожиданно тяжело рухнул прямо на Ивана, растопырив руки. Под тяжестью огромной туши у Гусева чуть кишки через рот не вылезли. А Стрыльников обхватил его горло, дыша запахом водки и больного желудка.
– Вона куда полез! Говори! Кто тебя послал? Антоха Яхонтов, что ли…
Но фразу ему закончить не удалось. Иван уже в полузабытьи нащупал левой рукой тяжелый кирпич и без размаха обрушил его на затылок нападавшего. Стрыльников захрипел, задергался и застыл. Изо рта потекли кровавые слюни, капая Ивану на лицо.
Гусеву пришлось сильно напрячься, чтобы перевалить Стрыльникова на землю. Затем он начал обыскивать тело. Шкатулки не оказалось, но древний пергамент, как понял Иван на ощупь, действительно лежал в нагрудном внутреннем кармане.
Это было не очень хорошо, ведь шкатулка могла содержать ключ к тайне. Ладно, со шкатулкой – потом. Теперь нужно было засыпать труп дровами. Иван поднял полено, но сразу застыл. Неподалеку ясно слышался приближающийся скрип и голос, что-то гнусаво бормотавший.
«Ой, как плохо, – подумал Иван, – это, наверное, везет свою тележку дровосек, или как там его».
К счастью, эфес стилета лежал совсем рядом, под ногами. Иван сунул его в свою сумку, еще раз проверил, надежно ли спрятал карту, тихонько, не привлекая внимания, вылез из дыры в заборе и, чуть покачиваясь, зашагал к себе домой. Голова у него кружилась, шея сильно болела.
Глава третья
– Ну что, Иван, чувствуешь ли ты, как возвысился над всем миром? – спросил великан.
– Нет, дяденька великан, не чувствую, – ответил маленький мальчик Ваня гигантскому человеку. Лица его Ваня не видел, потому что великан был настолько огромен, что почти целиком скрывался за облаками, и каждое его слово, как раскат грома, оглушительно падало на маленького Ваню прямо с неба. Все, что мальчик видел перед собой, – это исполинские сапоги великана, из которых, как два столпа, в черное непрозрачное небо возносились совершенно астрономической длины ноги.
– А силу целого войска чувствуешь ли в себе? – грохотал неведомый гигант, и Ване казалось, что с каждым таким раскатом он становится все меньше и меньше, а великан, наоборот, увеличивается.
– Нет, дяденька, не чувствую я в себе такой силы, – все тише отвечал мальчик.
– И землю не можешь закрутить, как тебе вздумается? – изумился великан.
– Никак не получается, дяденька великан! – хотел закричать Ваня, но из его уст вырвался только какой-то еле слышный писк.
