– Дорогой Эрнест Янович… Я не знаю, что и сказать. Не будет ли у вас из-за этого неприятностей? – тихо проговорил Родин, глядя Кенигсену прямо в глаза.
– Георгий Иванович, во‑первых, как вы понимаете, я обладаю определенными полномочиями, – Кенигсен многозначительно улыбнулся уголком рта. – Во-вторых, это не просто дружеская помощь, хотя и это тоже. Мы, – здесь он сделал паузу и взглянул куда-то вверх, – заинтересованы в том, чтобы расследование гибели Стрыльникова было проведено с максимальной тщательностью и скрупулезностью.
У стола появился коммивояжер и с легким акцентом спросил спичек, вследствие чего Кенигсену опять пришлось прерваться. Прикурив свою длинную папиросу, коммивояжер испарился, словно Чеширский кот.
Кенигсен между тем продолжал:
– Видите ли, Георгий Иванович, господин Стрыльников был не только одним из богатейших российских промышленников. Его заводы имеют чрезвычайно большое военно-стратегическое значение. Первостепенное значение, я бы сказал. Стрыльникову очень благоволил военный министр. Бессчетные пачки ассигнаций – универсальный ключ ко всем дверям на этом свете… Так вот. Не так давно по линии нашей германской резидентуры мы получили сведения о том, что кайзер форсирует разработку новых орудий для наземной войны. Уже в течение пяти лет британцы испытывают снаряды огромной поражающей силы. Есть все основания полагать, что японцы пытаются создать взрывчатое вещество, в десять раз превышающее начинки наших снарядов… – Кенигсен откинулся на спинку кресла, видимо, желая дать собеседнику возможность осмыслить услышанное и задать вопросы, но Родин молчал, сосредоточенно пережевывая телятину, и только слегка кивал.
– По доброй российской традиции мы, разумеется, запрягали очень медленно, – снова заговорил Кенигсен, – у нас же здесь не Великобритания. Все точно так, как у Лескова. Некий пензенский умелец Алексей Харитонов с сыном Никифором разработал порох нового поколения, чудовищной взрывной силы, с использованием мелинита. Как известно, наши артиллеристы сейчас активно тестируют мелинит, да все неудачно: то пушку разорвет, то всю обслугу перебьет. Я хоть и не чистокровный русак, но, когда узнаешь о том, что наша земля продолжает с завидной регулярностью производить на свет быстрых разумом Невтонов, за державу гордость берет. И тут же сменяется горечью и обидой. Потому что, как водится, чудо-орудие оказалось никому не нужным. Никто с инженерами-самоучками и разговаривать не желал. И тут, на наше счастье, прознал о разработке Харитоновых Никанор Андреич. Сам ведь он из простых мужиков, да и не дурак был совсем, раз выбился в первейшие капиталисты империи. Смекнул, что можно на этом заработать. Записи у пензяков немедленно выкупил, самих Харитоновых выписал к себе и усадил надзирать за производством пушек. А в Петербурге-то, за вистом, рассказал об инженерах-самородках и их машине самому военному министру. Да предложил наладить выпуск новых пушек и снарядов, которые чуть ли не в десять раз перекрывают по взрывной силе нынешние. Его высокопревосходительство-то хоть и важен, как индюк, да и карьерист, чего уж греха таить, а все ж о деле радеет, да и мыслит стратегически. В общем, дал ход делу. Так что запрягали-то мы и вправду долго, но со Стрыльниковым и его капиталами у нас появилась надежда, что хоть поедем быстро. Никанор Андреич получил от военного министерства карт-бланш на обустройство военного завода и подряд на скорейшее производство первой партии орудий и снарядов. Кроме того, он упоминал об использовании в его разработках древней методики оружейного мастерства под кодовым названием «Зеркало шайтана». Отбыл в Старокузнецк и спустя неделю был убит при загадочных обстоятельствах.
– Вы подозреваете диверсию? – спросил Георгий, прищурившись.
– Да, именно это я и подозреваю. Судите сами. Убийство Стрыльникова создает для нас массу непредвиденных трудностей. Надо сказать, что те, кто совершил это преступление, прекрасно осведомлены о чудовищной неповоротливости российской бюрократии. Пока будут рядить наследные права, переводить капиталы, распродавать заводы – мы потеряем время, которое могли бы потратить на разработку и производство опытных образцов оружия. Разумеется, мы все равно создадим собственное орудие, но теперь на это уйдет гораздо больше времени.
– А почему не передать чертежи и подряд кому-нибудь другому, скажем, тем же Демидовым или на «Руссобалт»? – спросил Родин.
– Такой вариант, разумеется, и предусматривался. Но все записи, все до единой, загадочным образом исчезли. – Кенигсен вздохнул и, поймав недоуменный взгляд Родина, проговорил сдавленным голосом: – Да, черт побери, они пропали. Похищены. Наши люди были у Стрыльникова наутро после убийства как раз с тем, чтобы забрать чертежи из его сейфа. Но их там не оказалось.
– Ах да, – закивал Родин, припоминая неприметных господ в штатском, которым полицейские чины отдавали честь. – А что же, в военном министерстве не осталось копий этих чертежей?
– В том-то и дело, что нет никаких копий. Во-первых, Стрыльников чертежи с собой в Петербург не привез, сказал, что в его сейфе их хранить надежнее, чем в министерском. Во-вторых, из соображений секретности не стали ничего копировать. Да и времени ведь не было совсем. Никанор рассказал об этом его высокопревосходительству, как я уже упоминал, за карточным столом и тем же вечером получил санкцию на производство опытной партии.
– Да, картина получается интересная, – задумчиво протянул Родин. – Услуга за услугу, Эрнест Янович. Скажу вам вот еще что. Незадолго до гибели Стрыльников стал обладателем некоего артефакта – карты, которая будто бы указывает местонахождение огромного клада и того самого древнего оружия – «Зеркала шайтана». По легенде, это смесь греческого огня и лучевых трубок. В общем, попахивает беллетристикой, но я отнесся к этому серьезно, потому что карта была у него похищена ровно в тот самый момент, когда он упал замертво во дворе ресторана «Монмартр». Это пока никак не вяжется с вашей теорией о диверсии и заговоре разведок, но, согласитесь, совпадение интригующее.
Распрощавшись с Кенигсеном, уже под утро Георгий Иванович вернулся в свое купе. Сел за столик и в течение получаса что-то писал. Потом скомкал листок, выбросил его в урну, как был, в одежде, лег на кушетку и сразу же уснул.
* * *
На другой день Смородинов примчался к купе сыщиков ни свет ни заря и разбудил их громким стуком. Пока Торопков с Родиным совершали утренний туалет, профессор ждал, возбужденно расхаживая по коридору. Наконец компаньоны приступили к чаю, и Смородинов положил на стол карту, схематично нарисованную остро отточенным карандашом на листе писчей бумаги.
– К моему удивлению, – начал Денис Трофимович, – вчера заснуть мне так и не удалось. Видимо, воспоминания начисто прогнали сон. Тогда я решил потратить с умом это время и набросал эту схему, чтобы вам стало понятно, что мы будем делать.
Торопков и Родин склонились над планом.
– Мы проделаем наш маршрут так же, как двадцать пять лет назад с Афанасием Гусевым. Приедем в Судак, а там у местной хохляцкой семьи рыбаков, Нестеренков, возьмем лодку. Двадцать пять лет назад брали у деда Остапа… не знаю, дожил ли он до этих дней… Ну ладно. Берем лодку и подплываем к скалам вот с этой стороны, как это делал Ахмет‑бей после своих набегов.
